будто включенные неким выключателем, на небесном полотне в одно мгновение вспыхнули тысячи, нет, даже миллионы небесных светил. Они кружились вокруг белоснежного месяца, что ещё больше освещал и без того красочное небо.
Так красиво. Вот бы мне… сфотографировать это… или нет… лучше нарисовать. На фотографии запечатлён мир без человека, но на картине, в пейзаже, появляется лицо художника, и только тогда можно увидеть то, чего ты в силу разницы ваших с художником глаз и голов увидеть не в силах. Да… хотелось бы… нарисовать это прекрасное небо, к которому стремится пепел горящих деревьев…
Вдруг мне показалось, что Марк слишком долго не решается добить меня. Переведя на него взгляд, я увидел то, чего совсем не ожидал увидеть. Его глаза были в слезах, а в слезах отражался я. Мы молча глядели друг на друга, и резко я осознал, что знаю его.
Мы уже были знакомы? Я уверен, что знаю его и знаю хорошо…
Марк что-то сказал и, хотя человеческий язык мне был недоступен, я понял его — он тоже меня узнал. Опустив оружие, он ненадолго замер, после чего вновь поднял его и с силой вонзил его в землю. Подхватив меня, он поставил моё тело на ноги и опять заглянул мне в глаза. Теперь я увидел там ненависть, презрение, скорбь, непонимание и отрешённость.
Я не мог управлять своим телом, но всё ещё мог управлять пеленой. Она медленно стала приближаться к земле драгоценной и прекрасной Акации. Прежде чем наши владения соприкоснулись, я вновь осмотрел Марка и почувствовал такую неимоверную ненависть к нему, что не передать словами. В тот миг я решил, что я убью его. Рано или поздно, но убью. Он почувствовал тоже самое, но прежде, чем произошло ещё что-нибудь, две пелены соприкоснулись друг с другом.
Всё залилось тёплым, белым светом. Я стоял в одиночестве на маленькой зелёной полянке, в центре которой росло юное деревце, высотой лишь самую малость выше меня. Молоденькая трава щекотала пятки, а прохладный воздух ласково обдувал лицо. Помимо же самой поляны, больше ничего не было — всё вокруг было сплошной белой стеной. Неуверенно я сделал несколько шагов вперёд, пытаясь поближе подойти к хиленькой акации. На глаза спала кудрявая чёлка, которую я тут же сдул в сторону. Опустив глаза ниже, я увидел человеческие руки, слегка измазанные в краске. Вновь подняв взгляд, я надолго застыл, осматривая каждым миллиметр. Нежная кора её была ещё совсем не поеденной насекомыми и не имела старых болячек, присущих обычно деревьям в лесу. Тоненькими и длинными руками, да пальцами, деревцо жадно тянулось вверх, размахивая листьями на ветру. Оно было самим олицетворением красоты, безмятежности и весны. Улыбнувшись ему, я более уверенно пошёл прямо. — Давно не виделись, старая подруга, — произнёс я тихо и с нежностью, вспомнив жизнь, что была у меня до перерождения в чудовище. — Здравствуй, — ответила мне Акация и, как мне показалось, улыбнулась. Говорить совсем не хотелось. Я считал, что слова сейчас совсем ненужны. Нужно было лишь сесть на мягкую и слегка колющуюся траву, облокотившись спиной о тонкий ствол дерева. Её ветви аккуратно склонились надо мной, пытаясь спрятать от солнца, которого и так не существовало. Мы сидели долго, казалось, бесконечность, но… в какой-то момент я осознал, что наша встреча подходит к концу. Когда я шёл сюда у меня было так много вопросов, а теперь… теперь я и сам знал ответы на большинство из них. Но уходить не хотелось. Вдруг передо мной, прямо из земли, вырос простенький мольберт, да баночки с красками. — Нарисуй мне что-нибудь, милый друг-художник. Нарисуй, как раньше, в последний раз. — Конечно… Я встал перед холстом и стал выводить нехитрые линии, что постепенно соединялись в простенький, незамысловатый рисунок, какой можно увидеть у уличных торговцев или в интернете. — И ещё одна просьба. — Я слушаю. — Возьми её. Возьми мою дочь к себе и сохрани, прошу тебя… её зовут Акаши, — одна из веточек Акации обломилась и упала вниз, превратившись в маленький мешочек с землей, из которого торчал слабый росток. — Она поможет тебе и спасёт твою душу. Я хотел что-нибудь сказать, но лишь молча склонился перед деревцем, прикрыв глаза. Но когда я открыл их — всё изменилось. Передо мной высилось исполинское дерево, объятое жгучем пламенем. Оно словно адский зверь, пожирало Акацию, сдирая с неё лепестки белых цветов, листья, ветки и кору… Глядя на то, как огонь съедает мою давнюю подругу, я неожиданно для себя понял: только что она умерла. В этом дереве больше нет жизни. И мои верные, чёрные слуги… их не было. Ни Таи, ни Нева, ни Сивы, ни Генерала не существовало, и даже Де никогда и не существовала, ведь они пока ещё не родились. А это значит, что я тут совсем один. Под моими ногами лежит скрюченный росток, дитя Акации. А вокруг, куда ни глянь, копошатся полчища жуков, над которыми стоит гигантская фигура Смайли и смотрит на меня тысячью глаз. — Здравствуй, мой друг.
Всё залилось тёплым, белым светом. Я стоял в одиночестве на маленькой зелёной полянке, в центре которой росло юное деревце, высотой лишь самую малость выше меня. Молоденькая трава щекотала пятки, а прохладный воздух ласково обдувал лицо. Помимо же самой поляны, больше ничего не было — всё вокруг было сплошной белой стеной. Неуверенно я сделал несколько шагов вперёд, пытаясь поближе подойти к хиленькой акации. На глаза спала кудрявая чёлка, которую я тут же сдул в сторону. Опустив глаза ниже, я увидел человеческие руки, слегка измазанные в краске. Вновь подняв взгляд, я надолго застыл, осматривая каждым миллиметр. Нежная кора её была ещё совсем не поеденной насекомыми и не имела старых болячек, присущих обычно деревьям в лесу. Тоненькими и длинными руками, да пальцами, деревцо жадно тянулось вверх, размахивая листьями на ветру. Оно было самим олицетворением красоты, безмятежности и весны. Улыбнувшись ему, я более уверенно пошёл прямо. — Давно не виделись, старая подруга, — произнёс я тихо и с нежностью, вспомнив жизнь, что была у меня до перерождения в чудовище. — Здравствуй, — ответила мне Акация и, как мне показалось, улыбнулась. Говорить совсем не хотелось. Я считал, что слова сейчас совсем ненужны. Нужно было лишь сесть на мягкую и слегка колющуюся траву, облокотившись спиной о тонкий ствол дерева. Её ветви аккуратно склонились надо мной, пытаясь спрятать от солнца, которого и так не существовало. Мы сидели долго, казалось, бесконечность, но… в какой-то момент я осознал, что наша встреча подходит к концу. Когда я шёл сюда у меня было так много вопросов, а теперь… теперь я и сам знал ответы на большинство из них. Но уходить не хотелось. Вдруг передо мной, прямо из земли, вырос простенький мольберт, да баночки с красками. — Нарисуй мне что-нибудь, милый друг-художник. Нарисуй, как раньше, в последний раз. — Конечно… Я встал перед холстом и стал выводить нехитрые линии, что постепенно соединялись в простенький, незамысловатый рисунок, какой можно увидеть у уличных торговцев или в интернете. — И ещё одна просьба. — Я слушаю. — Возьми её. Возьми мою дочь к себе и сохрани, прошу тебя… её зовут Акаши, — одна из веточек Акации обломилась и упала вниз, превратившись в маленький мешочек с землей, из которого торчал слабый росток. — Она поможет тебе и спасёт твою душу. Я хотел что-нибудь сказать, но лишь молча склонился перед деревцем, прикрыв глаза. Но когда я открыл их — всё изменилось. Передо мной высилось исполинское дерево, объятое жгучем пламенем. Оно словно адский зверь, пожирало Акацию, сдирая с неё лепестки белых цветов, листья, ветки и кору… Глядя на то, как огонь съедает мою давнюю подругу, я неожиданно для себя понял: только что она умерла. В этом дереве больше нет жизни. И мои верные, чёрные слуги… их не было. Ни Таи, ни Нева, ни Сивы, ни Генерала не существовало, и даже Де никогда и не существовала, ведь они пока ещё не родились. А это значит, что я тут совсем один. Под моими ногами лежит скрюченный росток, дитя Акации. А вокруг, куда ни глянь, копошатся полчища жуков, над которыми стоит гигантская фигура Смайли и смотрит на меня тысячью глаз. — Здравствуй, мой друг.