Буало-Нарсежак Конечная остановка

Шалый возраст

Само собой разумеется, что действующие лица и события, описываемые в этом романе, полностью вымышлены.

Б.-Н.

— Спорим, что она придет в голубом костюме?

В ожидании учительницы математики третий класс^[1]выстроился в коридоре. В начале колонны ученики стояли по линеечке, но на другом конце, как обычно, шла глухая возня, начиналась сдержанная потасовка.

— Тихо! — крикнул старший воспитатель, который, заложив руки за спину, прохаживался взад и вперед.

— Заткнись! — прошептал кто-то.

Послышались приглушенные смешки. Старший воспитатель бросил взгляд на часы. Мадемуазель Шателье опять опаздывала. Он подал знак ученикам войти в аудиторию.

— И прекратите безобразничать, слышите!

Однако это замечание не помешало им с шумом и гамом ввалиться в класс и пробираться к своим местам, перелезая через столы, а уж какой хохот поднялся, когда они увидели, что чья-то рука вывела на доске красным мелом: «Му-у!» Воспитатель остановился в дверях. Он был явно не в духе.

— Садитесь. Маро, сотри-ка с доски.

Маро неторопливо стер надпись, стараясь продлить удовольствие. Мимо, размахивая старым, набитым до отказа портфелем, прошествовал коротышка Галлуа.

— Она идет, — сказал он. — Сегодня они что-то возбуждены. А мне бы хотелось проверить письменные работы в спокойной обстановке. Да разве тут можно на это надеяться!

Старший воспитатель устало пожал плечами. За тридцать лет у него выработался безошибочный инстинкт: подобно бывалым морякам, он чувствовал приближение бури. Он знал, что для той, которую он иногда называл бедной девочкой, утро выдалось тяжелое.

— От этих каникул одни неприятности, — заметил он. — За неделю до их начала, видите ли, уже ничего не хотят делать. А неделю спустя все еще никак не могут прийти в себя. В мое время в последний день карнавала нас просто отпускали пораньше, и этого нам вполне хватало… Послушай, Ланглуа, мне что, помочь тебе успокоиться?

Войдя в класс, он обвел взглядом тридцать учеников, пристально следивших за ним.

— Может, вы достанете учебники, тетради…

Они повиновались с нарочитой медлительностью. А когда в коридоре послышались торопливые шаги, обменялись понимающими улыбками. Старший воспитатель пошел навстречу мадемуазель Шателье.

— Прошу прощения, мсье старший воспитатель, как всегда, пробки на улицах…

— Да, да. Поторапливайтесь.

Он вернулся в аудиторию, чтобы дать мадемуазель Шателье время снять пальто и размотать нечто вроде тюрбана, служившего ей головным убором. Если бы он только осмелился, то посоветовал бы учительнице одеваться иначе, не носить столь плотно облегающую фигуру одежду. Она не понимала, как неосторожно поступает, выставляя себя напоказ тридцати легковоспламеняющимся маленьким самцам. Да, слов нет, красивая женщина, которую ничуть не портят ни веснушки, ни очки. Только вот умеет ли она держать ноги под своим столом? Ее всему следовало бы научить, ну, конечно, намеками, чтобы не напугать. А ведь преподавателем была она! Но в свои двадцать четыре года она выглядела моложе учеников.

— А теперь слушайте меня внимательно, — заговорил он, — первый, кто начнет вертеться… первый, кто вздумает устраивать беспорядок… вы меня поняли? Придется вам побеседовать со мной в моем кабинете с глазу на глаз.

Поднялся вежливый ропот возмущения.

— Я вас предупредил, — заявил напоследок старший воспитатель.

Он пожал девушке руку и вышел, не заметив, что в глубине аудитории кое-кто провожал его непристойным жестом.

Мадемуазель Шателье поднялась на кафедру и неторопливо стала протирать очки. А класс тем временем уже наполнился легким гулом приглушенных разговоров.

— Пойдешь сегодня вечером смотреть на карнавальные колесницы? — прошептал Эрве.

— Если смогу. Старик сейчас явно не в настроении. Не знаю, что с ним такое. Заходи на всякий случай. Часов в семь…

— Шайю! Замолчите, пожалуйста, — крикнула мадемуазель Шателье.

— Я? — удивился Люсьен. — Да я и так молчу.

Он говорил совершенно искренне. Частный разговор — это ведь не в счет.

— В гараже сейчас стоит потрясная машина, — продолжал Эрве. — Я тебя моментально доставлю домой часам к восьми, к половине девятого.

— Что за машина? — поинтересовался Люсьен, повернувшись к нему.

— «104 ZS», — сказал Эрве. — Носится как ракета. Ее хозяин вернется только в начале следующей недели.

Мадемуазель Шателье резко стукнула линейкой по столу. Удивленные ребята смолкли.

— Письменное задание, — произнесла она неуверенно.

Послышались возмущенные возгласы:

— Нет. Только не сегодня. У нас скоро каникулы!

Наклонившись, Бордье приложил руки ко рту и издал такое глухое, жалобное и отчаянное «Му-у», что весь класс разразился смехом.

— Замолчите, — вымолвила мадемуазель Шателье. — Ведь старший воспитатель предупреждал вас… Стоит мне только слово сказать и…

Чувствуя ее беспомощность, они веселились от души. Она вся побледнела, только на щеках горели два маленьких красных пятна, а в темных глазах полыхал гнев. Им нравилось доводить ее до такого состояния.

— Диктую, — начала она.

Тогда они, не сговариваясь, решили поторговаться. Такая игра, если повезет, могла продлиться целый час.

— Дайте маленькое задание, — взмолился Ле Ган. — Совсем крохотное. И полегче.

— Диктую, — продолжала она. — Возьмем треугольник АВС…

— Ну уж нет! Никаких треугольников. Осточертели нам треугольники!

— Но…

— Что-нибудь другое!

И все дружно начали скандировать:

— Дру-гое… Дру-гое…

— Хорошо, — сказала она. — Тогда возьмем…

— Параллелипипи… Параллелоло… — прервал ее Менвьель.

Он нарочно запинался, и его выступление, которое всем очень понравилось, тотчас было встречено одобрительными смешками, побуждавшими его продолжать.

— Да замолчите же наконец. Иначе я выставлю вас за дверь.

— Извините, — вмешался Эрве. — Вы не имеете на это права.

Он говорил спокойно, словно юрист, который знает толк в своем