словам Р. Лоуи, современного корифея этой школы, является… избегать всеобъемлющих и шатких теорий минувшего и приняться за трезвое историческое исследование, связанное с интенсивным местным изучением отдельных областей»^[3]. «Всеобъемлющими и шаткими теориями» Лоуи считает марксизм и учение Л. Моргана.

История, в понимании исторических антропологов, заключается в отрицании «химерического закона социальной эволюции», в признании невозможности разграничения «хаотического смешения культур», в сосредоточении исследования на ограниченных историко-географических областях. Отправной точкой исторических антропологов при рассмотрении начальных эпох человеческой культуры является признание извечности частной собственности и отдельной семьи, следовательно, отрицание первобытного коммунизма, отрицание рода как всеобщей ступени в развитии общества, в частности отрицание примитивности материнского рода. Все свое внимание исторические антропологи направляю на разрешение частных, местных проблем, испытывая отвращение к синтезу полученных выводов. Поэтому не приходится удивляться, что эмпиризм расцветает пышным цветом в работах «исторических» антропологов.

«Чукчи» представляют типичный пример эмпирической работы, сделанной в духе американской школы исторической антропологии. Подробно описывается материальный быт, религия и т. д. чукоч, но нет ни малейшей попытки определить ступень общественного развития, на которой находятся чукчи, найти место чукоч в общей цепи развития человеческого общества, выявить основные закономерности чукотского общества. Эмпирической характер «Чукоч» и его недостатки признает сейчас и сам автор. Так, в предисловии к настоящему изданию «Чукоч» автор говорит:

«Переходя к пересмотру всего материала моей монографии с новой точки зрения, я должен прежде всего отметить эмпирический характер своей работы. Я старался следовать за фактами и с некоторым трудом решался на обобщения. Ибо я должен сказать вообще, что во время моей полевой работы, а также и после того, я относился с недоверием ко всем существовавшим в то время теориям развития первобытного общества. В этом отношении я в то время больше приближался к Францу Боасу, который до сих пор во всех этнографических и социологических вопросах занимает такое же преувеличенно осторожное, скептическое положение»^[4].

Эмпиризм привел В. Г. Богораза также к пренебрежительному отношению к научной терминологии, и она у него отличается чрезвычайной расплывчатостью, нечеткостью и неопределенностью. Даже в одной из своих наиболее теоретических работ Богораз посчитал возможным сказать: «Я… не придаю особого значения точному определению терминологии»^[5].

Помимо работ о народах Севера, В. Г. Богоразу принадлежит также ряд общеэтнографических работ, преимущественно по вопросам первобытной религии, материальной культуры и распространения человечества на земле. В этих работах, в особенности в последние годы, он энергично стремится освободиться от старых точек зрения и овладеть материалистическим пониманием истории. Все же нужно сказать, что это дается ему с огромным трудом, как об этом свидетельствуют его «Основы этногеографии». В этой работе В. Г. Богораз не рассматривает историю человечества как единый процесс, на каждой ступени которого господствуют особые законы, отличные от законов органического и неорганического миров. Наоборот, мы видим, что в указанной работе этнография определяется как естественно-общественная наука, как «смычка наук естественных и наук общественных».

Такая натуралистическая точка зрения толкает его на путь сведения общественных закономерностей к закономерностям естественным, на путь бесплодных аналогий. В. Г. Богораз при рассматривании общественных явлений считает возможным говорить о «переменных токах культуры», «мужских и женских культурах», «мутационном развитии культуры» и т. д. На стр. 27 он утверждает, что «человеческая культура является силой, подобной различным другим существующим силам, физическим, химическим и геологическим…».

Совершенно прав Ленин, указывая, что «нет ничего легче, как наклеить „энергетический“ или „биолого-социологический“ ярлык на человека вроде кризисов, революций, борьбы классов и т. п., но и нет ничего бесплоднее, схоластичнее, мертвее, чем это занятие»^[6].

В следующей своей общетеоретической работе, «К вопросу о применении марксистского метода к изучению этнографических явлений»^[7], В. Г. Богораз сделал новый, уже более значительный шаг по пути приближения к материалистическому пониманию истории.

Автор пришел к заключению, что «… только марксистский метод с его усложненным подходом, одновременно комплексным и диалектическим, дает возможность правильной классификации, объяснения и увязки этнографических явлений в одно неразрывное целое».^[8]

В этой работе мы находим много оригинальных выводов и заключений, представляющих собою «попытку выдвинуть вперед в изучении этнографических явлений хозяйственные формы, взятые в процессе динамическом, и связать с этими формами изменение психологических явлений, религиозных верований, фольклора и т. д.»^[9]. В особенности это относится к главам: «Анализ фольклора» и «Анализ религиозных верований». Автору удалось объяснить, между прочим, возникновение табу, связанных с несовместимостью одновременного использования продуктов различных хозяйственных типов. «Во всех этих фактах, — говорит В. Г. Богораз, — дело идет не о мировоззрениях, а о фактах хозяйственной жизни, добывания продуктов, их приготовлении, варке пищи, мытье посуды, а также о потреблении пищи. И запреты, сюда относящиеся, имеют характер вполне материалистический. Любопытно указать, что при столкновении рыболовства с охотой от нарушений табу страдает рыболовство: рыба перестает ловиться. При столкновении скотоводства с охотой страдает охота: исчезают зайцы. Низший хозяйственный тип защищается от высшего магическими религиозными запретами — табу»^[10].

Останавливаясь на вопросе о классовом расслоении у примитивных народов, подвергшихся влиянию цивилизации, автор совершенно правильно подчеркивает, что «этнографы до сих пор проходят мимо явлений классового расслоения в пределах натурального хозяйства и просто не видят их, страдая каким-то специальным этнографическим дальтонизмом.

Таким образом племена первобытные, например, из числа так называемых малых народностей Севера: самоеды, тунгусы, чукчи с коряками и т. д., изображались до последнего времени в качестве какого-то сплошного национального