class='book'> УТТА-АНДРАТА Надо же было такому случиться: родились оба мальчика именно весной, в одночасье. Росли близнецы в хотоне Солнечный, что растянулся по берегу озера, богатого рыбой и дичью.

Говорят, что в тот самый вечер, когда в кибитке появились на свет братья, из ивовой рощи плач донесся: то рыдала малая совка — сыч. Если верить приметам, это она беду накликала.

— Кому-то горевать и слезами обливаться, — поговаривали старики, боязливо косясь в сторону леса. Но ничего худого не случилось. Со временем и вовсе забылось все это. А братья? Они подросли, овец пасти помогали, а когда стали совсем взрослыми и сильными, в море рыбачить ушли. И были они как две капли воды похожи, даже по одинаковой родинке у того и другого виднелось чуть повыше правой брови.

Приехали как-то близнецы на промысел рыбу сдавать, смотрят — дивчина пожилому человеку помогает; видно, тот отцом ей доводился. Поглядели парни на красавицу по имени Бося — да и влюбились в нее. И что же? Как улов скопится, они паруса на реюшке подымут, и мчит их лодка навстречу счастью.

Кого их них Бося любила больше, трудно сказать. Постоит, пошутит с Андратой, потом к брату его, Утте, подбежит, улыбнется ему…

Пришло время семьей обзаводиться. И решили братья между собой договориться, кому ее мужем стать. Долго спорили, не уступая друг другу, и наконец порешили: пусть дивчина сама выбор сделает.

Как-то ясной лунной ночью катались они втроем в лодке. Море было спокойно. О чем они говорили? Легкий ветерок дул с берега и не доносил их слов…

И позже видели их всех вместе — там же, у крутояра, в заливе Мечетный.

Вот что гласит сказанье.

Бося не хотела терять ни того, ни другого. Она предложила им: «Будьте моими оба…» Но в жизни так не бывает. И женихи покинули ее. Волны укатили лодку с Босей в безбрежные просторы, и там скрыла ее навсегда морская пучина. А юноши вплавь добрались до берега, ушли в глухие дебри Прикумских плавней, поселились у озера и жили в этих местах до конца своих дней. Так в народе по их именам и прозвище тому озеру дали Утта-Андрата.

БРАТ ОРЛА

Гнал калмык отару овец. Но сколько дней они ни шли, так и не увидели ни одной травинки. Голодные барашки совсем отощали — кожа да кости. И стали они гибнуть одна за другой. Когда пала последняя овца, Бадма пришел в такое отчаянье, что рухнул на землю и впал в забытье.

…Снится ему, будто летит над его головой орел и молвит по-человечески: «Друг мой, брат по степным просторам! Брось горевать, встань, отряхнись, наберись мужества и трогайся вслед моему полету. За песчаной грядой, за теми гребенчуками, есть земли с пышными травами, по пояс они тебе. Там ты увидишь пару овечек. Это я попросил ветер, чтобы он пригнал их туда. Через год-два те барашки расплодятся. А ты на новом месте собирай траву кумарчик, бери из нее семена, мелко их толки и вари кашу, пышки пеки. Кумарчик — вкуснее риса. На суп я стану таскать тебе зайцев. Так будет, пока не оправишься от болезни».

Очнулся Бадма и глазом не верит: над ним и в самом деле орел парит. Вот птица взмахнула крыльями и устремила полет свой на юг. Человек встал и пошел ей вслед. И впрямь, за песками-барханами показались Черные земли — край несказанно щедрой растительности. И что странно: на этой стороне снега лежат по колено, а за грядинами дождичек моросит. На горизонте сайгаки маячат, табуны диких лошадей резвятся…

Прошло года три. Образовался сакман — отара овец, оставленных для приплода. Но никаких помещений для них — ни кошары, ни теплика — Бадма не строил. В камышах и ложбинах в зимнюю непогоду находили прибежище его овцы. Там они и приплод давали — крепкий, здоровый. Потом уже, когда Бадма владельцем большой отары стал, позвал он к себе бедных родственников и поровну разделил меж ними своих барашков.

Жизнь продолжалась. Сменяли друг друга поколения, обживая некогда безлюдные пастбища Черных земель.

ОСТРОВ ЗМЕИНЫХ ГНЕЗД

В пору разлива остров этот затопляли вешние воды. И порешили жители его, калмыки, на бугор перекочевать. Снарядили на облюбованное место разведку — посмотреть, не выгорает ли там трава и можно ли скот выпасать; есть ли хворост, чтобы запасать топливо, а то ведь кизяки без сухих прутьев не разжечь.

Приплыли туда люди на лодках, видят: вокруг возвышенности — лес; ветлы в воде стоят, и на них плотно, одно к одному, — гнёзда. Но где же птицы? Ни одна не слетит и не сядет… Пусто и тихо.

Приблизились калмыки к деревьям, пригляделись — не гнёзда то были, а клубки шипящих змей и ужей. Поскорее ушли отсюда кочевники и долго потом не показывались в этих местах…

Шло время. На острове, который называли с тех пор Мога́та, что означает «много змей», люди всё же поселились. Рыбы в водах лимана и протоках — обилие, только лови. На заливе Кара-Булак промысел открыли.

И поныне в здешней глухомани — лес со змеями и тростниковые крепи, полянки с фазаньими стайками по ежевичнику… Места́ заповедные — таинственные и по-своему красивые.

БАСОВА-ЗАЙСАН

Когда-то на месте нынешнего села Басы́ стойбище было. Басова́-Зайсан оно называлось. В легенде «О синем морце Саруле» имя это упоминается. А в народе вот что о Басове-Зайсане сказывается.

…На берегу синего морца Сарула нет-нет да и покажутся то лебедь, то человечек, сидящий на крутояре. В терновом кустарнике, что растет по буграм, косари со змеею встречались. Откуда тут сизый терновник взялся? Во всей округе подобной поросли нет. Да и змеища откуда? А всё это (лебедь, змея-удавница, человечек-гном) — не иначе как оборотень Басова, сына Зайсанова.

Басова-Зайсан, как в легенде молвится, красавцем слыл, удалью молодецкой славился. Однажды прослышал он, что струги Степановы из Астрахани к Басам плывут (а в то время на здешних рапных озерах каторжные люди соль добывали), и на берег вышел. Стража царева увидела: вольница к берегу приближается. И разбежалась. Товарищи Стенькины каторжных расковали и с собою в поход позвали.

Струги вольницы атамановой парень с улыбкой рассматривал и все языком прищелкивал, повторяя одно и то же: «Якши, якши» (хорошо, хорошо). Приметил чернокудрого атаман, взглядом обвел молодца и бает ему: «Айда с нами!»

…С моря Каспия, из похода в Персию, челны Стеньки Разина полным-полнешеньки возвращались. И среди добычи заморской красавица персиянка была.

Однажды атаману сон приснился, будто Волга, захлестывая струги его, по-людски приговаривала: «Подарок с тебя, атаман, причитается. Да не