Валерий Строкин Иван-Царевич — Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках

Уже прошло лет двадцать после детства,

Уже душою все трудней раздеться…

А.Розенбаум

1. ЦАРЕВИЧИ

В некотором царстве и в некотором государстве… Впрочем, это было конкретное царство — государство в котором правил, как водится, уже старый, поэтому — добрый, великий и могучий, уже справедливый, славный царь Берендей.

Жизнь, известное дело, прожил царскую: воевал, отступал, побеждал, снова воевал, участвовал в заговорах и сам страдал от них, брал и разорял города и веси, возводил новые. Два раза был женат. Оба брака, в какой-то степени, оказались неудачными.

Первая супруга — Анита, так она требовала себя называть, хотя имя имела простое и несложное — Анна, оставила ему двух сыновей. Старшего Бориса, названного так в честь деда, среднего — Оскара, названного странным для того царства именем по прихоти царицы Аниты.

Люди судачили: «Он-то в честь кого назван?» Сплетни прекратились после того, как Анита бежала вместе с заморским кутюрье, которых в те времена, при её царствовании, в кремлевских палатах было как собак нерезаных.

На границе кутюрье поймали и, кажется, повесили или посадили на кол. Царица как в воду канула. Берендей не долго её искал. Рассылал конные разъезды во все уголки царства. В соседних государствах клеили листы с её приметами. Глашатаи кричали суммы денежных вознаграждений тем, кто укажет, где скрывается царица. Царь быстро успокоился и через несколько лет, отягощенный государственными заботами и воспитанием неслухов-царевичей, (воспитывали все: от младшего конюха до Казначея, Воеводы и Шута), оголодавший без женской ласки и присмотра, женился во второй раз, на Марье-царевне. Это были самые светлые года. Чтобы отыскать таких кудесниц, как Марья, надо иметь не только счастье-везение, но и высшее дозволение.

Может быть поэтому, завидуя их счастью, недоброжелатели, за глаза, называли её царевной-лягушкой. Некоторые, посмелее и шепотом — ведьмой, околдовавшей царя-батюшку. Но большинство, были согласны с выбором Берендея и души в ней не чаяли.

Велико же было горе царя, когда она умерла во время родов, подарив ему третьего сына, которого с горяча назвали Иваном. И возможно, что поэтому царь Берендей, мягко говоря, немного недолюбливал, своего младшего отпрыска, с рождением которого угасла жизнь царицы- матушки, ненаглядной Марьюшки…

Царь жениться больше не рисковал. Челядь продолжила воспитание мальчишек, постепенно превращавшихся в принцев на выданье. А года царя Берендея не убывали, а накапливались, начинали давить на плечи, сгибать в пояснице, менять орлиный взор на слепой совиный. В некогда грозном и царственном голосе стали проскакивать петушиные вскрики и стеклянное дребезжание.

«Наследника на царство пора готовить» — решил Берендей. Царство делить на троих не хотелось, не так легко оно собиралось дедами-царями, а вот выбрать достойного…Надо крепко подумать, такое с кондачка не решается. Особенно внушал опасения третий, по большей части воспитанник Митрофанушки.

В один из дней, Берендей решился по этому поводу собрать государственный совет, который включал в себя, хорошо это или плохо, всего три особоприблеженные персоны.

Старый боевой друг, товарищ и соратник, воевода Дубылом. Говорят, что раньше в его фамилии был один «дуб», но после знаменитой сечи на реке Калине со Змеями Горынычами, глядя на лес нарубленных змеиных голов, он произнес сакраментальную фразу: «Навалено, аки дубы столетние нарублены». После чего, царь-батюшка милостиво разрешил поменять фамилию на Дубылом.

Вторым членом государственного совета был казначей Копейкин. На самом деле он отвечал за все: за казну, за поля широкие, леса темные, реки глубокие, в общем — за все царское хозяйство. Кажется, фамилия его была толи Шейман, толи Алтынов, но за рачительность в работе и скрупулезность подсчетов того, что ходит и что лежит на балансе, с легкой руки Митрофанушки, его стали прозывать Копейкиным. Прозвище звучало так часто, что на Шеймана-Алтынова, казначей реагировать перестал. Привык…

Третьей государственной головой, был старший правительственный шут гороховый Митрофанушка. Казначей и Воевода, теша свое самолюбие считали, что на совете он присутствует исключительно для количества и сглаживания острых моментов во время дискуссий.

Разумеется, у Митрофанушки имелась своя точка зрения, по поводу государственной думы, но именно эта точка зрения никого не интересовала.

Берендей нервно прохаживался по горнице, время от времени хмуро косился на мелькающий в зеркале силуэт старого сутулого человека, с длинной белой бородой-лопатой и седой косичкой, подпрыгивающей на затылке в такт шагам.

Царь остановился, поправил сползающую на брови корону.

«Череп, что ли, усыхать стал», — раздраженно подумал он. «Однако до хрыча старого далеко», — польстил он себе и, вздохнув, произнес:

— Силы не те стали, совсем не богатырские, — он скорбно посмотрел на морщинистые покрытые старческими веснушками широкие ладони. — Руки силушку теряют. Подкову сегодня не согну. Раньше дубы рвал, — Берендей широко улыбнулся, обнажив крупные, ореховые зубы. — Ну, или почти вырывал, но подковы точно гнул. Пытался. Смотря какие дубы и какие подковы.

— Раз, два, три, четыре! — донеслось из-под окна.

— Раз, два, три, четыре! Баба сеяла горох! Раз, два, три, четыре! Две горошины из трех! Раз, два, три, четыре!

— Ножку! Я сказал — ногу держать. Село!

Такой дурной и громкий голос был у старшего сына Бориса.

Берендей подошел к окну, выходившему на кремлевскую, мощеную крупным булыжником, площадь.

— Тоже мне, витязь в тигровой шкуре, — пробормотал Берендей, с досадой поправляя корону. Может к ней подвязки какие приделать? Или ювелира попросить, пусть отольет новую, по размеру?

Под окном стоял старший Борис, облаченный в кольчугу, с накинутым на плечи, парадным, алым плащом. В руке он держал обнаженный меч, служащий сейчас, чем-то вроде дирижерской палочки.

— Раз, два, три, четыре! — меч свистя, рубил воздух.

— Равнение! Выше! Выше! Ножку держать, салаги!

Мимо, с одеревенелыми лицами, которые заливал пот, маршировали пятеро дружинников — из последнего весеннего набора. На их плечах лежали деревянные шесты, имитирующие бердыши.

— Крепче оружие держать! Это вам не оглобли! Ногу выше! Ну-ка — дружно стукнуть! — орал Бориска, ветерок трепал