большой рот с крепко сжатыми зубами — конечно, такой подъём одолеть!

Амира ошеломлённо наблюдает, как безлошадный незнакомец в капюшоне достигает вершины, стоит, согнувшись и переводя дух, сбрасывает с плеч тёплую тяжесть шкуры. Амира видит женщину, а женщина видит её, и эта женщина, похожа на перо и меч одновременно, а ещё очень, очень голодна.

Не говоря ни слова Амира протягивает ей золотое яблоко.

* * *

Табита сначала подумала, что женщина перед нею — статуя, бронзовое украшение, идол, но затем та пошевелила рукой. Внутренний голос подсказывает, что не стоит сразу принимать пищу от волшебной незнакомки со стеклянной горы, но его заглушает сильнейший голод — такого Табита не ощущала очень давно. В своих башмаках она обычно вспоминает о желудке, лишь когда от слабости уже еле передвигает ноги.

Яблоко выглядит несъедобным, но она впивается в него зубами, и кожура трескается, будто жжёный сахар, мякоть сочится прозрачным, сладким соком. Табита съедает подарок вместе с семечками, и, снова повернувшись к женщине на троне, благодарит, но голос помимо воли звучит грубо.

— Меня зовут Амира, — говорит женщина, и Табита дивится размеренным движениям её губ, способности говорить, не пошевелив больше ни одной частью тела. — Ты пришла взять меня в жёны?

Удивлённо посмотрев на неё, Табита утирает испачканный соком подбородок, как будто этим способна убрать золотое яблоко из желудка.

— А я разве должна?

Амира моргает.

— Нет, — щурится Амира. — Просто… все карабкаются на гору за этим.

— Ах вот оно что. Нет, я лишь… — Табита несколько смущённо прокашливается. — Я так, шла мимо.

Молчание.

— Поднялся густой туман, пришлось разворачиваться…

— Ты взобралась… на стеклянную гору… по воле случая? — тихо и размеренно роняет слова Амира.

Табита теребит подол рубахи.

— Что ж, — начинает Амира, — приятно познакомится, э-э…

— Табита.

— Ясно. Очень приятно познакомиться, Табита.

Снова повисает молчание. Табита, покусывая нижнюю губу, смотрит в темень у подножия.

— А чего ты тут вообще сидишь? — внезапно спрашивает она.

— По воле случая, — безучастно говорит Амира.

— Ясно, — фыркает Табита. — Ну ладно! Вот, взгляни, — она показывает на ноги, обвитые железными ремешками, — эти башмаки надо сносить. Они волшебные. Я заметила, чем страннее поверхность — чем тяжелее по чему-то идти в обычной обуви — тем быстрее истирается подошва. Поэтому твоя заколдованная гора…

Амира кивает, или Табите только так кажется, могла просто моргнуть медленнее, а почудилось движение головы.

— …самое то. Не знала, правда, что на вершине кто-то есть. Я подождала, пока мужчины у подножия разойдутся. Сдаётся, с ними, лучше не связываться…

Амира не то чтобы вздрагивает, но её неподвижность становится как-то напряжённей. Сердце Табиты сжимается от смутной тревоги.

— Они уходят, когда холодают ночи. Ты здесь более чем желанная гостья, можешь остаться и шаркать своими башмачками по стеклу, — безупречно любезным тоном приглашает Амира.

Табита кивает и остаётся, потому что где-то за выверенной мелодией слов Амиры ей слышится «пожалуйста».

Амира, словно в полусне, оттого что сидит и говорит с кем-то, кто не собирается рвать её ради полкоролевства внутри.

— Тебя здесь силой посадили? — хмурится Табита.

Амире странно слышать гнев, направленный не на себя, а в свою защиту.

— Нет, это мой выбор, — еле слышно отвечает она и ту же спрашивает, не дав Табите слова. — Почему на тебе железные башмаки?

Табита собирается ответить, но язык прилипает к гортани, и Амира видит, как слова меняют направление, подобно стайке воробьёв. Она решает выбрать другую тему.

— Слышала когда-нибудь, с каким звуком летят гуси? Я не о курлыканье, его все слышат, нет… о крыльях. Слышала, как взмахивают их крылья?

Табита слегка улыбается.

— Да, когда стая снимается с реки. Будто гром.

— Вот как? Ясно. — Повисает молчание. Амира никогда не видела реки. — Нет, когда они летят над тобой, всё по-другому. Это… скрип, как у дверцы духовки, но не резкий, будто гуси — механизмы, облечённые в плоть и перья. Красивый звук… курлыканье, а за ним низкий гул, но если стая летит молча, это как… шорох одежды, что ли, словно, если слушать правильно, можно обрести крылья.

Пока рассказывала о гусях, Амира безотчётно закрыла глаза. Теперь она их открывает и, видя, как на неё с любопытством смотрит Табита, на мгновение теряется под пристальным взглядом. Амира не привыкла к слушателям.

— Если повезёт, — тихо продолжает она, беспрестанно крутя золотое яблоко, — сегодня их услышим. Время года подходящее.

Табита раскрывает рот, но тут же так резко его захлопывает, что клацают зубы. Она не спрашивает: «Сколько же ты тут сидишь, если знаешь, когда ожидать гусей?» Не спрашивает: «Откуда взялось золотое яблоко? Разве я его не съела?» Она понимает, что делает Амира и ей благодарна: Табита не хочет разговаривать о башмаках.

— Я ещё никогда не слышала этот звук, — протяжно говорит она, стараясь не смотреть на золотое яблоко. — Но видела гусей на озёрах и реках. Собираются сотнями, галдят, как бабы у колодца, но если спугнуть, взмывают в воздух, и тогда кажется, словно бьют в барабаны или грохочет гром, или буря свистит в кронах деревьев. Чудовищный, почти оглушающий звук… к такому лучше близко не подходить.

— Как бы я хотела его услышать, — шепчет Амира, устремляя взор в сторону леса. — Увидеть саму стаю. Какая она?

— Плотная, тёмная… — Табита подыскивает слова, — будто сама река поднимается, подбирает юбки и срывается с места.

На губах Амиры мелькает улыбка, и Табита при мысли, что сделала ей приятное, чувствует странное тепло в груди.

— Хочешь ещё яблоко? — предлагает Амира и замечает насторожённый взгляд Табиты. — Они всё время откуда-то появляются. Сама их порой ем. Раньше побаивалась… считала яблоко — награда тому, кто заберётся на гору, но, похоже, они не иссякнут, пока я не отдам их мужчине.

Табита хмурится, но берёт угощение и начинает жевать, не спуская глаз с пустых ладоней Амиры. Та силится спрятать улыбку — первую полусотню раз она, ища в заклинании бреши, тоже пыталась подловить миг, когда появляется яблоко. Однако, следить за тем, как за ним следит кто-то другой, — это ново.

Когда яблока остаётся на один укус, на лице Табиты мелькают озадаченность и рассеянность, как будто ей на язык попал волосок или она учуяла незнакомый запах — и вдруг яблоко снова у Амиры в руке, словно никогда и не покидало её ладонь.