только была произнесена формулировка, но никак не мог помешать этому договору. Прямое вмешательство запрещено!

— Объясни, пожалуйста, свои последние слова, лукавый.

— Вот, послушай, как ты гладко заговорил, слуху приятно, никакие лишние междометия его не режут. А глупый ты потому, что дал мне возможность занять должность главы города, если она не будет называться «мэр». Старик может спастись, если вымолит грех самоубийства покончивших с собой девушек. Ладно, мне пора выполнять последнее, данное тебе обещание, до встречи! — вновь раздался отвратительный смешок, и бес растаял в воздухе.

— Не дай Бог вновь с тобой встретиться, нечистый. — Михаил перекрестился и посмотрел на старика. Тот крепко и безмятежно спал. Семинарист не стал его будить, оставил лишь послание на сером листе бумаги, который вложил в Новый Завет.

— Ты чего так долго? — отец Сергий рассеяно задал вопрос залезающему к нему в автомобиль Михаилу.

— Да представляешь, у дедушки снова проблема возникла — хотел жизнь самоубийством покончить. Пришлось задержаться.

— Это ты правильно сделал! Пока завещание не напишет, ему умирать нельзя… — Сергий понял, что сказал не соответствующую своему статусу фразу и тут же вывернулся — А главное, пока душу свою грешную не спасет, правильно?

— Правильно. — согласился Михаил.

— Тут такое по радио передали, — на лице отца Сергия появилась непритворное чувство сострадания — Представляешь, Всеволод Семенович в автомобильной аварии погиб.

— Мэр наш?! — удивившись скорости выполнения обещанного бесом, вскрикнул Михаил — Неисповедимы пути твои, Господи!

— Хороший был мужик, — отец Сергий неистово перекрестился — Хороший. Сына в гимназию помог пристроить, квартиру в элитном жилом комплексе выбил, вот — внедорожник этот — тоже с его подачи спонсоры подарили… Царствия ему Небесного.

* * *

— Слушай, ты как-то изменился, а вот, как и в чем, понять не могу. — Сергий украдкой бросил взгляд на Михаила, не теряя из виду дорогу — А, Миша, чего молчишь?

— Не знаю, может быть и изменился. В физическом плане человек меняется каждое мгновение, одни клетки отмирают, тут же рождаются другие… Я сегодня иначе взглянул на человеческое бытие. При всем научно-техническом прогрессе, искусстве, культуре и иных плодах цивилизации, мы не сильно отличаемся от животных. Возможно, лишь тонкая нить Веры, связующая нас с Господом, является тем мерилом, которое делает человека Человеком… Мизантропическое высказывание конечно, но тем не менее…

— Твою же мать! — Сергий не сдержал крепкого словца — Вот ты загнул! Мишка, ты стал говорить, как человек.

— А раньше как говорил?

— Как животное! — сострил иерей, по-дружески хлопнув Михаила по колену.

— Ты считаешь, что возможность облекать свои мысли и эмоциональные переживания в удобоваримые, ясные словесные формы, отличает человека от животного?

— В целом, да! — Сергий заложил руль вправо, вписываясь в крутой поворот. Они ехали на освящение квартиры, расположенной в одном из вновь построенных домов на окраине города, почти на самом берегу залива.

— Стой! — Михаил толкнул иерея в плечо — Остановись, говорю!

— Что случилось? — батюшка притормозил у обочины пустой дороги.

— Это церковь или обычный дом? — Михаил показал рукой на противоположную сторону дороги, где за деревьями стояло одноэтажное деревянное здание.

— Во ты глазастый. И то, и то.

— В каком смысле?

— Ты, наверное, знаешь, что наш городок получил статус города лишь в семидесятых годах? — начал рассказ отец Сергий — Первоначально на этом месте располагался рыбацкий поселок, который со временем стал разрастаться в стороны от залива и превратился в город с численностью под шестьдесят тысяч человек. Это здание до революции было домом зажиточного купца, после революции в нем разместился сельсовет, а в конце восьмидесятых его отдали под церковь. Первую церковь нашего города. Вмещает, правда, не более двухсот человек. Храм «Исхода, Спаса и Пасхи»!

— Странное название.

— Соглашусь! — иерей вновь завел двигатель автомобиля — Ну что, едем?

— Нет, я выйду, хочу зайти, посмотреть, с настоятелем познакомиться.

— Как знаешь, только вот что, Миша, — Сергий замялся, почесал шею под густой бородой — Ты Нафанаилу не говори, что служишь в нашем храме.

— Почему?

— Политика, брат. Нафанаил рассчитывал, что он станет архимандритом: у него и опыт, и связи в городе, и авторитет. А не стал! Да еще и церквушку его к нашему собору приписали, вроде как в подчинение к протоиерею Алексию поставили. Одним словом, у них нелюбовь на данный момент, Нафанаил отказывается подчиняться более молодому и неопытному выдвиженцу епископа.

— Хорошо, Сергий, я тебя услышал.

— Предупрежден, значит, вооружен! — подняв указательный палец вверх, Сергий улыбнулся покинувшему автомобиль Михаилу и резко тронулся с места.

Михаил пересек улицу и двинулся в сторону церквушки, вот только заинтересовал его вовсе не храм, а женщина, стоящая на коленях и отбивающая земные поклоны.

— Здравствуйте. Женщина, что же вы в лужу на колени встали? Почему бы вам в храм не войти и там не помолиться, отринув все мирское?!

Женщина подняла голову и глянула в лицо семинаристу. На Михаила смотрели огромные черно-антрацитовые глаза, в которых плескались боль и скорбь.

— Не могу я, батюшка, в храм войти, грехи не пускают, — девушка вновь перекрестилась, дергано кладя троеперстие: со лба на грудину, с грудины на правое плечо, а затем на левое. И вновь поклон, лбом до сырой после дождя земли — Епитимию (епитимия — вид церковного наказания для мирян) на меня отец Нафанаил наложил. Десять лет дальше притвора в храм не входить и святого причастия не знать.

— Я еще пока не батюшка, меня Михаилом зовут. — Миша внимательно пригляделся к женщине. Да какая она женщина — девушка, не более двадцати лет. Мешковатая темная одежда, черный платок и юбка до земли скрывали ее молодость и свежесть. Но красивое, бледное лицо с пухлыми губами и огромные глаза выдавали ее истинный возраст — Что же это за грех такой, если духовник епитимию такую страшную наложил?

— Не спрашивайте, Михаил, не отвечу. Одно лишь скажу, страшный грех. Вовек такой не искупить! — девушка перекрестилась в последний раз и поднялась с колен, отряхивая испачканную юбку — Меня Софьей зовут. Бабушка Соней называла.

— Софья — это мудрость, в переводе с греческого языка.

— Ага, а соня это грызун такой, — девушка грустно улыбнулась — Со мной, когда мужчины знакомятся, всегда это говорят.

— Не подумайте ничего плохого, я же без всякой