вроде Ватикана в Риме.

— А он, значит, папа римский, — пошутил молодой.

— А чего ты смеешься? Если хочешь знать, Муравленко в нефтегазовой промышленности примерно то же, что Королев — в космосе. Ты попробуй нести на себе такую махину! Ведь он приехал в Тюмень, когда там практически не было никакой нефти, так, била небольшой струйкой.

— А стоило вообще ехать в такую дыру? — Леша не понимал, чего это дядя Коля так возбудился. Даже раскраснелся, как угли в мангале. — Давай лучше о победе Италии на чемпионате мира поговорим.

— Во-первых, все равно Франция победит, — ответил тот. — А во-вторых, тебе хоть о чем-нибудь говорят такие названия, как Самотлор, Сургут, Нижневартовск, Нефтеюганск, Ханты-Мансийск?

— Ну.

— Что — «ну»?

— Ну, города такие. Где-то в Сибири.

— Сибирь велика. Ломоносов говорил, что величие России Сибирью прирастать будет. А мы там эти слова переиначивали: Россия величием Сибири прирастет. А Тюменский край — это пять Франций, чтоб ты знал. Так что, если по справедливости, Тюмень должна пять раз твой итальянский сапог расколошматить.

— Ага, не дождешься! Пока у нас тренер не сменится — никогда и нипочем нигде не выиграем.

— Какой тренер? В стране или в футбольной сборной?

Разговор у них как-то совсем запутался: здесь тебе и нефть, и финальный матч, и Апеннины с Францией, и геополитика… Тут как раз и шашлык «созрел». Минут через пять-семь старший товарищ решил продолжить:

— Когда мы приехали — ничего не было. Кроме комарья и гнуса. И сплошные болота. Тайга, тундра. Это тебе не Канада.

— Ты о чем, Александрыч? — спросил Леша, уже успев подзабыть, о чем у них шел разговор. Все его мысли были устремлены к футбольному поединку. Он даже иногда ногой дрыгал, будто забивал мяч.

— О том же. Это был настоящий прорыв в космос. В поистине космические масштабы нефти и газа. Создали самый крупнейший в мире энергетический комплекс. И практически на пустом месте. На тех же болотах. Когда зимой морозы под минус сорок, а летом — жара плюс тридцать. Когда никаких дорог, никаких коммуникаций, условий для жизни. Это всё потом появилось. Была только вера и голый энтузиазм. Были люди. Особого, скажу тебе, склада. И был Муравленко.

— Да сшибали-то, поди, не плохо?

— Ну а как же? Но кто ехал только за деньгами, тот долго не выдерживал. Не всё можно рублем мерить или вашим долларом. Есть же еще что-то… Какая-то мечта, идея. Цель, в конце концов. Если с юности цель и идея мелкие — пиши пропало. Сейчас в основном время бессовестных, бесцельных, а главные мечты — как бы облапошить кого да стать банкиром, купить себе «Челси» или нефтяную скважину, на худой конец. О девушках и говорить нечего: тут либо модель, либо валютная путина.

— Путана, — поправил Алексей. — Но их теперь действительно как во время путины на треску. Или стерлядь. Но Ленка-то твоя не такая. Она просто честно хочет выйти замуж за миллионера.

Он имел в виду младшую внучку дяди Коли, которой на днях минуло семнадцать. Тот на это среагировал подозрительно:

— Она тебе сама об этом говорила?

— А чего, мы же соседи… — И Леша стал переводить стрелку на прежнюю тему, менее для него опасную. — Вот ты говоришь: Муравленко. А по-моему, командовать этим вашим главком одно удовольствие. Сиди себе в кабинете и приказывай. Этому сюда идти, этому туда ехать.

Дядя Коля даже обиделся после таких слов. Едва шашлыком не подавился. Закашлявшись и побагровев, он сказал:

— Да Виктор Иванович и в кабинете-то не сидел, всюду сам ездил! С его появлением в Тюмени даже сутки стали длиннее на несколько часов. Потому что некогда было отдыхать. Вот я тебе сейчас немного расскажу, как все было. Как начиналось.

— Только без моральных проповедей, ладно? — попросил Леша. — У меня уши не цветник, поливать не надо.

— Хорошо. Только правду. То, что сам знаю, что другие рассказывали. Муравленко приехал в Тюмень в самом начале осени 1965 года. Приехал как на фронт, потому что здесь был самый главный плацдарм борьбы за нефть и газ, именно сюда переместился передний край всей нашей нефтяной промышленности. Это было нечто вроде войсковой операции, да и под началом у Виктора Ивановича оказалась целая армия. Что там армия! Фронт. А кстати, не зря Муравленко так почитал маршала Жукова. Они были даже чем-то похожи, скульптурно. Кряжистые, широкие лбы, что-то монументальное в лицах. А прежде всего — решительность и умение брать ответственность на себя. И не только брать, но и находить выход, самое верное решение. Полководцы, — одно слово.

— Жуков — это который войну выиграл? — безалаберно спросил Леша.

Дядя Коля посмотрел на него тяжелым взглядом. Вздохнул.

— Он самый, Георгий Константинович. Вы, ребята, — чего? В какой стране живете? Скоро и про Суворова ничего помнить не будете.

— Да знаю я, просто уточнил, — несколько смутился Алексей. — А Суворова я недавно читал даже. «Аквариум».

— Это ты предателя читал, — плюнул дядя Коля. — А я тебе про нашего прославленного генералиссимуса толкую, Александра Васильевича Суворова-Рымникского.

— Тоже знаю, через Альпы перешел. И не вернулся. В Куршевеле остался, на весь лыжный сезон.

— Ты, Лешка, у меня дождешься, — дядя Коля пригрозил своему юному собеседнику шампуром. — Проткну и зажарю, угли еще есть. Я ведь бывший бурильщик, а у нас в Сибири лишних слов на ветер не бросают. Так что не гони гониво.

— Молчу-молчу! — засмеялся Алексей. — Ладно, пой дальше. Даже интересно становится. До финального матча еще уйма времени. Можно пока и в прошлое окунуться.

— А кто не знает своего прошлого — у того нет и будущего, — изрек дядя Коля. — Только мы как-то все «окунаемся» в него либо как в прорубь, либо как в крутой кипяток. То леденеем от ужаса, то краснеем от стыда, как сваренные раки. А это наша история. Хорошая ли, плохая — но другой нет. И я тебе так скажу: это живой источник, родник, в который нельзя мусорить. Надо постоянно черпать из него чистую воду, пить ее драгоценными глотками.

— Это ты хорошо сказал, — согласился Алексей. — Но давай за вторую порцию баранины приниматься.

Что и сделали. Горьковато-сочный зеленый лук с домашнего огорода оказался как нельзя кстати. Мясистые помидоры тоже были свои, и ароматная вареная картошечка, и всякая зелень, и баклажка заранее приготовленного хлебного кваса. Приятно было вот так сидеть, трапезничать и разговаривать по душам. То ли дед с внуком, то ли просто два русских человека без возраста, пусть даже и с разным жизненным опытом и взглядами. Ведь еще Федор Михайлович Достоевский сказал, что русские люди — они всеобщие, все-человеки, принять в душу могут любую идею, все понять