настороженность, и понимал почему. Все в отделе интересовались не только русским языком, но и советской политикой, экономикой, руководителями, вооружениями, даже просто русскими сплетнями. Бак же не скрывал, что все, связанное с Россией, ему глубоко безразлично. Его куда больше интересовали маленький красный автомобильчик «МГ», доведенный им до высшей степени технического совершенства, девушка из Джорджии по имени Сара и медленный джаз.

Случались дни, когда весь отдел ходуном ходил из-за того, что кого-то вывели из советского руководства. Сотрудники часами спорили, пытаясь уяснить значение происходящего. Когда спрашивали мнение Бака, тот лишь пожимал плечами: «Ничего не могу сказать». Он вовсе не был невежей, просто — не интересовался. Сотрудники тщательно следили за взлетами и падениями безвестных советских бюрократов, обсуждали проблемы советского сельского хозяйства, спорили с пеной у рта, был ли Сталин марксистом, или оппортунистом. Ощущение же полной непричастности Бака ко всему сначала удивляло, а затем стало невыносимым. Безукоризненные же переводы и то, что ему, единственному во всем отделе, никогда не требовался словарь, популярности Баку не прибавляло.

Прослужив в Пентагоне год, Бак был направлен на офицерские курсы, которые и окончил в звании лейтенанта, получив назначение в пехотную дивизию, расквартированную в Западной Германии. «МГ» он продал с сожалением, но Пентагон покинул с радостью. Он испытывал облегчение при мысли, что сможет выскользнуть из-под гнета странного и нежеланного переводческого таланта. Баку пришлись по душе учения, на которых он со своим взводом пробирался по мрачным немецким лесам, примкнув к винтовкам восьмидюймовые штыки, нравился грохот ползущих впереди танков, нравился треск взрыв-пакетов, имитирующих взрывы мин, что привносили в ход маневров оживление.

Иногда он заваливался с сослуживцами в близлежащий городок, где они напивались отменным немецким пивом и поглощали несметное количество разнообразнейших немецких колбас и сосисок. Свободное время посвящалось уходу за двухместным «порше», который он купил, потому что американскому солдату он стоил недорого и пришелся ему по душе. Также он ежедневно писал письма Саре. «Порше» был чудом техники. Бак довел это чудо до уровня механического совершенства и время от времени выводил обкатать на разветвленной сети отличных дорог, раскинутой по поросшим лесами отрогам близлежащих гор. Пропасти, зияющие под каждым витком серпантина горного шоссе, горячили кровь, но он ни разу не пробовал выжать из машины все до предела. После каждой такой поездки он тщательно драил «порше», мыл сиденья с седельным мылом, отлаживал двигатель и накрывал машину чехлом, сшитым из красной парашютной ткани.

Отслужив два года, Бак демобилизовался. Он и «порше» вернулись в Америку одним пароходом. Две недели спустя после прибытия в Нью-Йорк он женился на Саре и устроился переводчиком в ООН. Еще два года спустя в жизни Бака произошли лишь две перемены: у них с Сарой был четырехмесячный сын, а Бак открыл для себя юриспруденцию.

Начав читать книгу о гражданском праве, забытую кем-то в комнате переводчиков ООН, Бак не мог остановиться, пока не дочитал до конца. Открытие произвело ошеломляющий эффект. Концепция права поражала симметрией, отточенной завершенностью, впечатляла величественной логикой. И вызывала благоговение непоколебимой ясностью положений. Право воспринималось как новый сложный иностранный язык со своим особенным словарем, собственной грамматикой и синтаксисом. Баку этот язык показался неотразимым.

Сара, женщина, у которой замедленный обмен веществ сочетался с на редкость милым личиком и мягким характером, поощряла Бака в его стремлении изучать право. Проблема была лишь в одном — как одновременно и учиться, и содержать семью. Благодаря контактам в среде коллег-переводчиков, он узнал о вакансии в аппарате Белого дома. По слухам, эта должность почти не отнимала у переводчика времени. Просто требовалось находиться под рукой на тот маловероятный случай, если президенту придется беседовать с каким-нибудь русским, не владеющим английским языком. Последний переводчик, занимавший это место, просидел там пять лет, ни разу прежнего президента в глаза не видел и уволился исключительно от скуки, когда был избран новый президент. Бак подал заявление и на конкурсных испытаниях набрал на четырнадцать очков больше ближайшего соперника.

Бак, Сара, их сын и «порше» перебрались в Вашингтон. Сара начала обживаться и вести хозяйство в Арлингтоне. Бак начал посещать лекции на вечернем отделении Джорджтаунской школы юриспруденции. Дни он проводил за чтением юридической литературы в служебном кабинете, лишь время от времени проглядывая кипу русскоязычных документов, автоматически проходящих через его стол.

Напряженно работая, студент-вечерник мог закончить образование за четыре года, но Бак не торопился. Он обожал изучение правовых дисциплин и работал над ними кропотливо и въедливо, словно ювелир, преисполненный решимости придать редкому камню совершенную огранку. Преподаватели считали его вдумчивым, прилежным студентом, дотошным, педантичным и напрочь лишенным того, что на их языке именовалось «творческим юридическим мышлением».

Однажды Бак спросил профессора, почему тот оценил лишь на «три» контрольную работу, в которой Бак точнейшим образом ответил на длиннейший и каверзный вопрос.

— Не спорю, господин Бак, ваш ответ, пожалуй, заслуживает «пятерки», — ответил профессор, откинувшись в кресле и потирая глаза. — Но мы здесь готовим практикующих юристов, которые должны уметь думать на ходу, в контексте постоянно развивающегося правотворчества. Вы дали безупречный теоретический ответ, прямо как из учебника. Мне самому бы не ответить лучше. Но не хватает чутья, ощущения жизни, лежащих за рамками юридических норм, Не исключено, господин Бак, что вы призваны скорее преподавать юриспруденцию, нежели практиковать ее.

Слова профессора привели Бака в трепет. Провести жизнь, погрузившись в дебри юридических дисциплин, — да он ни о чем лучшем и мечтать не мог! Медленно, методично, испытывая незамутненную радость истинно приверженных и посвященных, Бак изучал закон. Студенты приходили и уходили год за годом, но Бак продолжал учиться. Он знал, день придет, когда он завершит учебу и станет преподавать юриспруденцию сам. А пока что жизнь его была насыщена до предела.

Работа в Белом доме почти не отнимала времени. С годами он стал воспринимать Белый дом как место, куда приходил заниматься, своего рода убежище, которое еще и приносило доход. Да, верно,