крепкое, благодаря отцу почти всё оно было роботизировано. Это уже после того, как попал на войну, я узнал от сослуживцев, что это довольно-таки редко - техников и специалистов роботизированных систем в аграрном комплексе днём с огнём не сыщешь. Зачем соваться в аграрный сектор, если на любой технической базе тыбудешь зарабатывать вдвое больше? Но вот такой мой отец был чудак и этой причудой заразил маму. Кстати, благодаря роботизации хозяйства, мой отец имел свободное время, что давало ему ещё возможность шабашить по окрестностям техником. Достаток в нашей семье благодаря этому был почти сопоставим с заработком военного инженера. Шабашки отца и доход от сдачи в гос.корпорацию биомассы давал очень неплохие деньги.

Я очень любил своих родителей, несмотря на то, что отец всегда заставлял меня работать руками. Я очень обижался на это: "Робота со снаряжением вызвать ему лень?", или когда мама меня заставляла готовить. Я всё время с ней ругался и спрашивал, зачем нам дома пищевой синтезатор, в итоге получал по шее и снова шёл готовить. Я, как самый старший, каждый день готовил еду. Поваром, конечно, не назовусь, но готовил вполне вкусно, и пару семейных рецептов довел до ума так, что звать за стол никого не надо было. Потом в приказном порядке ежедневно читал порядка 200 КБ текста. В основном это были отцовские мануалы по ремонту дроидов или сервоприводов. Другой литературы он не держал.

(Примечание : КБ - Единица меры текста, т.к. страницы стали архаизмом. Бумага очень дорогая, а пластиковые страницы не уменьшали объём книг. В музеях были книги, но это стало привилегией любителей старины)

Сейчас, глядя на молодёжь, что воевали рядом со мной, я понимаю, зачем это было нужно - слишком полагаются на технику. Случись что с техникой, и работа встанет. После рукопашной атаки лоосков в пехоте выживали единицы: выйди из строя тактический шлем, или замкни панель плазменного ружья и всё - пехотинец становится бесполезным куском мяса.

Конечно, у военных трёхкратный запас прочности всего снаряжения, но это не влияло на ситуацию кардинальным образом.

Был случай, когда я, в который раз угробив своего меха (прим. Автора - мех - сокращение от робот-механоид - специализированное тяжёлое вооружение для наземных операций), пытался пробиться к нашим. Шансы были неплохи: на мне был десантный бронекостюм, боевой кинетический комплекс да плазменное ружьё. Комплекс, по закону подлости, взрывом покорежило, а плазменное ружьё я сломал, когда с размаху ударил им по морде лооска. Ну... он выскочил неожиданно, вот я, с перепугу, прикладом и приложил. Лооски - вообще любители рукопашных атак. Я приложил его раз двадцать, пока желчь из раны на голове ни пошла. Так нас учили: "Бей по голове, пока ни потечёт жёлтая хрень. Всё остальное ящеры регенерируют". Оружия у меня тогда и не осталось. Я взял кусок арматуры около 120 см длиной и шириной в два моих пальца, плазменным ножом заострил конец, с другой стороны приварил кусок болта. И арматуру, и болт взял с бота-разведчика, которого сбили лазером лооски. Вот с этой арматурой я и дошёл до наших. Острым концом пробивал грудь, если везло, а набалдашником пробивал голову. Не всегда везло, конечно, но дошёл. С ранениями, но дошёл.

Лооски вообще любят ритуальные атаки: частенько, после бомбардировок с орбиты, нас высаживали на зачистку, тут-то они и вылазили.

Шассена - так они называли последнюю атаку, атаку насмерть. Ты ползёшь на мехе, а они прут, как лавина - кто с оружием, кто без. Складывалось ощущение, что твой мех пытаются завалить трупами. В первый раз очень испугался...

Когда мне исполнилось 16 лет, меня отправили в Имперское военно-техническое училище.

(Примечание : Имперское военно-техническое училище - место подготовки среднего общего обслуживающего и среднего узкоспециализированного персонала военной направленности)

Помню, как отец перед отправкой меня предупредил, что если я приеду без своего капитала из училища, на наследство могу не рассчитывать. Он очень хотел взрастить ту денежную черту, которая во мне никак не желала проявляться, и до сих пор она у меня таки не появилась. Мама мне рассказывала, что ещё во время учёбы он зарабатывал больше некоторых преподавателей, ввиду неугомонной натуры. Я же был всегда спокоен, возможно, излишне, хотя иногда на меня находило, и появлялись приступы бесшабашности. Мама за это называла меня тихим омутом. Была в древности такая пословица то ли у росков, то ли у русков, несилён в истории. Звучала она так: "В тихом омуте черти водятся". Кто такие черти мне отец пытался объяснить, только я так и не понял. Рогатые, с копытами и хвостом, чёрного цвета и любят пакостить. И как это вообще понимать? В древней мифологии русов, даже профессора путаются. Папа меня называл богатырём. Иногда он мне рассказывал легенды того народа, говорил, что наш род оттуда корни ведёт. Папа вообще был богат на странности.

Я был больше отца и матери, мой рост составлял 215 см. Благодаря отцовским тренировкам со мной, я не был тростиночкой. Мой вес составлял 140 кг по земному тяготению. На Марсе, кстати, часто проявлялись мутации.

Отец частенько меня использовал как грузчика. Когда мне исполнилось 12 лет, он откуда-то привёз военный тренировочный комплекс - сфера диаметром 12 метров и голографический проектор внутри, да ещё специальный костюм с кучей датчиков. Тогда я познал боль и приобрёл свою полезнейшую черту. Черту, отделяющую "не хочу" от "не могу". Отец часто говорил: "Не могу - это без сознания или паралич. Всё остальное - не хочу!". Я потом нередко повторял эту фразу, когда зелёные необстрелянные сослуживцы стонали на тактическом учебном слаживании.

Тот архаичный агрегат, по недоразумению называемый "тренировочный комплекс", опустошал меня полностью, порой я не мог сделать и шагу - полз на карачках. Даже отец никогда перед тяжёлой работой в него не залезал. Он мне рассказывал, что это ещё урезанная модель. Папа, папа. Мне его очень не хватало. И на битве за Аринзе и на последней, за Суммом. На Аринзе был мой первый бой: жуткая смесь из страха и ярости. На Суммом была последняя битва. Там, где разглядывал свою руку отдельно от меня. Нет, вы не подумайте - я бы никогда его туда не пустил, не дай бог, что с мамой потом случилось бы. Просто не хватало его руки на плече и шепота на ухо: "Можешь? " - "Да, смогу!".

Иногда я вспоминаю их и думаю, что умерли они хорошо, легко, без мучений - одна вспышка, и всё. Вместе с мамой и братьями. Навсегда. А что до меня, то думать я начал поздновато. Без злости и ярости, чётко осмысливая, что делаю. Эх, может, и не лежал бы сейчас обрубком в госпитале.

В день моего окончания Военного Училища