========== Глава 1. Моё ==========

— Застряла в лобной кости. Повезло.

Пуля грохает в металлический лоток, внушительная фигура Ангельской Пыли покидает поле зрения. Яркий люминесцент причиняет глазам ноль дискомфорта — все рецепторы давно выжжены к херам, а в осколок зеркала на него смотрит кровавая, ухмыляющаяся рожа. Чтобы достать пущенную Уилсоном пулю, Кристин особо не заморачивалась, просверлила дыру прямо посередине лба. Голова должна разламываться к чертям от боли после такого изуверского вмешательства, однако ему заведомо похрен. Пора бы перестать удивляться.

― Будешь его искать? ― она сгребает с ручищ окровавленный латекс и бросает рванину в лоток к пуле. Перчатки надела, и на том спасибо.

Он может лишь представлять, какая адская лекарственная вонь стоит посреди этого замшелого кабинета, кажется, дантиста, китайского эмигранта без лицензии, которого его помощница скинула с лестницы без лишних слов. Даже в его бывшей, разрушенной Дэдпулом лаборатории санитарные нормы были в разы выше.

― Для начала надо понять, как его убить, — огрызается Аякс, резво поднимаясь с каталки. Его ровно на секунду ведёт вправо, траектория шагов выходит рваной, а внутри переворачивается пустота, двигается к самому горлу, растягивает трубку гортани, словно теннисный мяч.

— Угу, — мыкает Кристин, закусывает очередную спичку, хмуро провожая взглядом его полупьяную походку. ― Отлежаться бы тебе.

— Ага, — в тон ей отвечает Аякс, захлопывает за собой хлипкую жестяную дверь, которую Ангельская Пыль погнула в нескольких местах, как фольгу от шоколада. Периодами она его бесит, эмоциональный диапазон у неё, как у табуретки ― проще со стеной беседовать. Хотя её молчаливое сотрудничество его вполне устраивает. Гораздо хуже, когда под кожу лезут.

Улица вязнет в глухом ночном болоте, редкие прохожие его беспокоят мало, говоря по правде, ему на них вообще начхать — даже в полуаморфном состоянии среднестатистический бомж, вихляющийся под ногами, для него не проблема. Проблемой сейчас мог бы стать Уилсон и его незакрывающийся хавальник, но для него Фрэнсис мертвее мёртвых, и это ему пока на руку. Прийти в себя, вывернуть этого мудозвона наизнанку и посмотреть, как он будет регенерировать обратно — цель номер один после всего, что эта сволочь вытворила. Однако беда одна не приходит, с этим фактом не поспоришь, но то, что беда придёт, откуда её совсем не ждали, Аякс предугадать не мог.

Кто-то цепко хватает его под локоть, перед глазами вспыхивает белый, а остатки кислорода выбивает из лёгких, как от удара под дых. Он оседает коленками в мокрый, разбитый тротуар, чьей-то навязанной волей утопая в воспоминаниях о тех днях, когда он до скрипа зубной эмали возненавидел своё настоящее имя.

Ella Fitzgerald - Hey Jude [The Beatles]

Давно забытые ощущения хлыщут электрическим током по фантомным нервам, заставляя сгибаться пополам от иллюзорной боли, проваливаться дальше, глубже в чёрную, болотистую пустоту. Запах озона, который секунду назад мучил несуществующие рецепторы, сменяется вонью канализации и уже дня четыре как не выброшенного мусора, гниющего в дюйме от его лица.

― Фрэ-э-энси-и-и-ис!

Ему нет и семи, он легко умещается в ящике под раковиной, где единственная уцелевшая петля скрипит и болтается на честном слове. В дальней комнате хрипят динамики старого магнитофона, проигрывая задорный до блевоты «Битлз», по жестяному днищу раковины бьют капли из подтекающего крана, а кажется, что прямо по макушке. Мать уже час в закономерной после двух бутылок отключке, и отчим уже знает, как будет развлекаться дальше.

― Фрэ-э-энси-и-и-ис! Выходи, засранец. Я всё равно тебя найду-у-у!

Он слышит его шоркающие шаги, слышит, как звенит пряжка ремня, ударяясь об дверные косяки, как от него за милю несёт алкоголем, дешевыми сигаретами и потом, как от пса. Фрэнсис плотнее вжимается тощей спиной в стенку, лёгкие скручиваются от страха в крохотные комочки, сердце грохочет по стенкам грудной клетки так сильно, что, кажется, его легко отыскать по звуку. Неяркая полоска света, пробивающаяся в его хлипкое укрытие, пропадает, перекрытая нависшей над раковиной фигурой его мучителя, и тишина становиться настолько громогласной, что он затыкает ладонями уши, закрывает глаза, со всей силы сжимая веки, будто это поможет ему исчезнуть, как в старой детской пряталке. Секунда, и фанерная, замызганная отходами дверка распахивается настежь, в тёмный угол врывается ржавый, беспощадный свет, заставляя его, ребёнка, визжать от беспомощности и страха.

Аякс почти не соображает, что кричит уже не мальчишка из далёких воспоминаний, а он сам, ужом корчась на асфальте, когда видение вдруг резко отпускает его, как отпускает его и чуждое прикосновение. Прошло каких-то пару мгновений, а он словно пережил заново несколько грёбаных часов того времени, когда он ещё мог чувствовать, и которые давно похоронил в самых глубоких слоях памяти. Такое, насколько ему было известно, мог сделать только один мутант.

― Я думал, ты померла, ― он усмехается, приваливаясь спиной к кирпичной стенке. Взгляд застывает на уровне чужих острых коленок, обтянутых рваной джинсой. Смотреть ей в лицо он не желал, знал прекрасно, кто перед ним, хотя это всё ещё слишком похоже на бред. Ещё до того, как в его жизни появилось это адское чудовище с небесным именем Ангельская Пыль, угрюмо-молчаливая как кусок арматуры, у него была та, которая Имя заслужить не успела. — А ещё я думал, что тебе для этого нужна обнажённая кожа.

― Я много училась. ― Коленки теперь на безопасном расстоянии, она на противоположной стороне узкой улочки, подпирает такую же замученную плесенью кирпичную стенку. Её смутный силуэт теперь виден в полный рост, лицо скрывает чернильная тень от козырька запасного выхода какой-то захудалой лавки, но голос слишком отчётливо свидетельствует о том, что перед ним именно та, о которой он думает. ― А ты слишком живой для того, кто недавно получил пулю в башку.

― Ну-у, меня не так-то просто убить, — привычный кривой оскал наползает на лицо защитной реакцией, хреново скрывая нарастающую нервозность. А нервничать он охуеть как не любил.

― Однако мистер Уилсон об этом не знал.

― Уилсон — непростительная ошибка.

― Как и я. Это уже второй твой промах, Фрэнсис. Теряешь хватку, ― даже издалека, даже в наползающих, дождливых сумерках она замечает, как плотно смыкаются его челюсти и как