— Да, я представляю. Ты считаешь, что любишь меня. — Она пренебрежительно повела свободной рукой в воздухе и наступила на цепь, тянущуюся от моих наручников, вынуждая меня склониться ниже. — Не то чтобы из-за этого я позволю тебе уйти отсюда. Оставлять тебя в живых означает создать проблемы.
Ладно, смерть — это вроде как важное событие в жизни. Я посмотрел на Рей сквозь ресницы: опираясь на биту, она продолжала взирать на меня со смесью интереса и презрения. Щелкнув в очередной раз пузырем жвачки, она вздернула бровь, словно намекая, что ждет от меня какой-то реакции.
Во рту пересохло.
— Прости меня.
Она со стоном закатила глаза и покрутила битой.
— Это все, что ты в состоянии родить? Неужели от моего удара у тебя окончательно съехала крыша?
Но я только смотрел на нее, мечтая, чтобы я появился на свет не настолько отвратительным. Я опустил глаза в пол, вытерев слезы о голое плечо — из меня лило как из ведра, господи боже. Я ворвался в дом Рей, онанировал в ее постели и испортил ее арт-проект в подвале. Теперь она никогда не заговорит со мной! Мне останется только носить браслеты из волос и дрочить в носки, пока не накоплю на мастурбатор.
Рей расхаживала рядом, и я осмелился взглянуть на нее — из-под прядей упавших на лицо волос. Она перетащила мертвого парня в другой угол подвала и облачилась в желтый полиэтиленовый халат для малярных работ, который тщательно заправила у шеи, довершив костюм толстыми перчатками в пятнах запекшейся крови. В подвале вообще было много полок и шкафчиков, не считая всякой всячины, часть которой не мешало бы подлатать. Я бы мог помочь ей.
Она взяла испачканную бурым бензопилу и наступила трупу на грудь.
— Пожалуй, тебе стоит отвернуться.
Нет. Я уже говорил, что я ебнутый.
Рей улыбнулась шире, завела эту штуку — несколько раз рванув за цепь — в то время как я смотрел на нее, а жестокая реальность вонзала свои холодные когти в мой мозг. У меня случались моменты просветления, когда я осознавал, что мне уже давно пора найти работу, и что Рей на самом деле не любит меня, и что моя мать меня не ненавидит — просто устала смотреть, как я опускаюсь на дно… И когда Рей всадила жадные зубы бензопилы в плечо мертвеца — к таким моментам добавился еще один.
Кровь, осколки костей и ошметки плоти полетели в стороны, и я рывком прижался к трубе, к которой был прикован. Рей бросила на меня короткий взгляд, только когда закончила отпиливать конечность — видимо, из опасения задеть свою, — но всякий раз, вгрызаясь пилой в труп, она улыбалась, не обращая внимания на то, что брызги крови летят ей в лицо. Ладно, вашу мать, это действительно происходит, на самом деле…
— Эй, Бен! — Рей вскинула бензопилу, которая была почти с нее ростом, и взмахнула ею в воздухе. — Ты смотрел «Пилу»? Теперь я знаю, что сделаю перед тем, как расчленить тебя, — она наступила на лицо трупу и наклонилась, отрезая ему голову. — Пора начинать грызть лодыжку, я уже заканчиваю.
Леденящий страх наконец-то настиг меня, заставляя шевелиться, и я пополз, насколько позволяла цепь, лихорадочно выискивая способ освободиться. Я не собираюсь перегрызать свою долбаную ногу! Должен быть способ вырвать трубу из пола! Я подобрался к ней, обхватил ее обеими руками и принялся раскачивать в разные стороны. Ну давай, я же сильный, я смогу ее вырвать!
Бензопила увеличила число оборотов, и вскоре Рей отошла от обезглавленного тела, не выключая ее. Окровавленной рукой она убрала волосы с лица и с чувством вздохнула. Ее босые ступни оставляли отпечатки на полу, пока она на ходу нажимала на айфон своими маленькими изящными пальчиками — а я все гремел цепью, когда раздалась знакомая мелодия.
— Тебе нравится эта песня? — засмеялась Рей и направилась ко мне — с тем же холодным презрением в глазах. — Ну конечно. Всем побитым молью отморозкам нравится «Нирвана», а «Литиум» знает каждый студентик колледжа.
Я попыталась отползти, но без помощи рук сделать это было тяжело, и в результате я распластался на спине. Рей встала надо мной и надавила ногой на живот, одновременно заводя пилу так, словно перед тем, как отрезать мне голову, ей хотелось заставить меня обосраться от страха. Я устремил к ней взгляд и панически задышал носом, не в силах сдержать рвущиеся из нутра всхлипы. Почему она так поступает? Я люблю ее, и я знаю, что она не способна никому навредить! Она нежная и милая, как булочка с корицей, в которую мне хотелось впиться зубами.
Я зажмурился в ожидании смерти.
— Я люблю тебя, Рей, — я подавился всхлипом. — Прости, что вынудил тебя так поступать.
И столь же внезапно, как началось, все закончилось.
Бензопила, рыкнув, остановилась, и ступня Рей сильнее вжалась мне в живот, но я не поднимал глаз. Щелкнула жвачка. Рей наблюдала за мной.
— Разве это не трогательно? Извиняться до самого конца, — снова лопнул пузырь жвачки. — Сколько тебе лет?
— Мне… мне тридцать два.
— Мерзость. Ты в курсе, что мне всего двадцать два, да?
— …Да.
Она захихикала и сделала шаг в сторону.
— Ну о’кей, когда мой день рождения? Любой хороший сталкер должен это знать.
Я нерешительно приоткрыл один глаз и увидел, как Рей снисходительно улыбается мне, и мое сердце пропустило удар. Господи, она прекрасна! Я жадно распахнул глаза: мне отчаянно хотелось взять ее в руки. Она была вся в крови, и я представил, как купаю ее в теплой ванне с пеной, а потом делаю ей куни.
Я улыбнулся в ответ.
— Четвертого мая тысяча девятьсот девяносто пятого.
Она взвизгнула, словно наткнулась на паука, и со смехом прошлась танцующей походкой по подвалу. Я жадно наблюдал, как она откладывает пилу на стол и снимает халат с перчатками. Ее губки сложились в милую улыбку, и она, оглянувшись на меня, засмеялась снова.
— Ты вправду жуткий. — Она достала из-под стола несколько черных мешков для мусора. — Расскажи, что еще знаешь.
Извернувшись на полу, я ухитрился сесть. Рей говорила со мной! Сама захотела поговорить со мной! Реальность ускользала от меня, и я сорвался, вновь погрузившись в пьянящую дымку отрицания.
— Ты весишь сто двадцать пять фунтов. И шесть унций, — я следил, как она разворачивает пакеты. — Твой цикл длится двадцать восемь дней и никогда не задерживается. У