жителей этих мест не принадлежит к тому, что в Англии называют государственной церковью. Они, или их отцы (ибо все это произошло за последние несколько лет), спасаясь от гонений, переселились из привилегированных городов, где особенно строго соблюдаются акты о присяге (закон о присяге обязывал англичан присягать в том, что они принадлежат к англиканской церкви. Без этого нельзя было получить гражданство в привилегированном городе, а также занимать во всей Англии какой-либо гражданский или военный пост. — Прим. перев.), и обрели в этих местах нечто вроде убежища. В ту пору убежище это было единственным, ибо во всей остальной Европе условия были еще хуже. Но сейчас положение меняется. Франция и Америка радушно принимают пришельцев и предоставляют им все права гражданства. Поэтому политика и корысть продиктуют Англии (но, быть может, слишком поздно) то, в чем не смогли убедить ее разум и справедливость. Эти мануфактуры свертываются и возникают в других местах. В Пасси, в трех милях от Парижа, сооружается сейчас (1791) большая ткацкая фабрика; несколько таких фабрик уже построено в Америке. Вскоре после отклонения билля об отмене акта о присяге один из богатейших промышленников Англии сказал в моем присутствии: «Англия, сэр, не подходящая страна для диссидента. Нам следует перебраться во Францию». Все это — истинная правда, и сказать ее, значит отдать должное обеим сторонам. Своим нынешним расцветом английские мануфактуры обязаны главным образом диссидентам, и те же люди могут приостановить их развитие. И хотя в этих городах впоследствии будут изготовляться те же мануфактурные изделия, иностранный рынок будет потерян. В лондонской «Gazette» часто появляются выдержки из некоторых актов, запрещающих вывоз из страны машин и, насколько это возможно, также выезд людей. Отсюда явствует, что пагубные последствия актов о присяге и существования государственной церкви уже бросаются в глаза; но средства насилия никогда не заменят средств разума. Не пройдет и ста лет, как вся та часть Англии, которая не имеет представительства в парламенте (а она но крайней мере во сто крат превосходит численно другую ее часть), почувствует необходимость конституции, и тогда перед ней неизбежно встанут все эти вопросы.
(обратно)
24
Президент бордосского парламента Монтескье — дядя французского философа Шарля Монтескье — Жан Батист де Сегонда.
(обратно)
25
В 1785 г. был заключен англо-французский торговый договор, принесший огромные выгоды английским промышленникам и купечеству в особенности в период французской революции.
(обратно)
26
* Английскому министру мистеру Питту не мешает припомнить это, когда он следующий раз упомянет в английском парламенте о французских финансах.
(обратно)
27
* Касаясь этого вопроса, мистер Берк (я беру на себя смелость сказать ему, что он совсем незнаком с французскими делами) заявляет: «Первое, что поразило меня в созыве Генеральных штатов, был решительный отход от старинного способа». Немного дальше он утверждает: «Прочитав список, я тут же ясно и, как показали события, верно, увидел все, что произойдет дальше». Мистер Берк, несомненно, увидел не все, что произошло дальше. Как до, так и после созыва Генеральных штатов я пытался втолковать ему, что произойдет революция, но мне не удалось убедить его, и он не поверил этому. Как, в таком случае, мог он ясно видеть все части, когда целое ускользало из его поля зрения, — это выше моего понимания. Что же до «отхода» от старинного «способа», то это очень слабое замечание и вдобавок свидетельствующее, что он незнаком с положением дел. Отход был необходим, ибо опыт показал непригодность старинного способа. В 1614 г. Генеральные штаты были созваны в начале гражданской войны при несовершеннолетнем Людовике XIII, но столкновение сословий лишь усилило смуту, которую им надлежало устранить. Вот что говорит о Генеральных штатах 1614 г. автор книги «L’Intrigue du Cabinet» («Интриги кабинета»), писавший в те времена, когда во Франции еще не помышляли ни о какой революции: «Пять месяцев они держали публику в величайшем напряжении, и, судя по поднятым там вопросам и по той горячности, с которой они обсуждались, вельможи (les grands) думали не столько о благе нации, сколько об удовлетворении собственных страстей. Все время уходило на пререкания, церемонии и парады».
(обратно)
28
Непереводимая игра слов: nobility — знать, благородие; no ability — неспособность, непригодность.
(обратно)
29
* Существует одна простая идея, которая, если только ум правильно воспримет ее — будь то в юридическом или религиозном смысле, — не позволит человеку, группе люден или правительству ошибиться в деле религии; смысл ее в том, что, задолго до появления каких бы то ни было государственных установлений, между богом и человеком испокон веков существовал, если мне позволено так выразиться, договор; и поскольку никаким человеческим законам и властям не под силу никоим образом изменить положение и отношение человека как индивидуальной личности к своему творцу, то стало быть и религиозное поклонение, являющееся частью этого договора, не может даже быть предметом человеческих законов; последние должны приноравливаться к этому существовавшему ранее договору, а не стараться приспособить договор к законам, которые, мало того, что являются человеческими, еще и более позднего происхождения, нежели он. Набожность была первым актом человека, когда он оглянулся вокруг себя и сам увидел тварь, не созданную им самим, и мир, устроенный, чтобы принять его; и набожность навеки должна остаться священной для каждого отдельного человека в том виде, какой представляется ему правильным; и правительства делают дурное дело своим вмешательством.
(обратно)
30
То, что произошло после взятия Бастилии, получило освещение в печати; но то, что изложено в нашем повествовании, предшествует этому периоду, причем кое-что, как легко заметить, быть может, весьма мало известно, — Автор.
(обратно)