хватало пуговиц, а шнурки на ботинках обычно волочились. Но в работе глаза у него были зорче рыси и нюх лучше, чем у легавой.

Его помощницей была Кира, девушка неплохая, но чересчур красивая, катастрофически красивая. Она вносила панику и погибель везде, где бы ни появлялась. В этом году, когда по дороге на Памир она прибыла на первую погранзаставу, то сраженный еще в прошлом году радист этой заставы дал в эфир панический сигнал: - "Воздух! Едет Кира!"

Слово воздух служило закодированным сигналом тревоги, просьбы о помощи, который посылала застава, подвергшаяся нападению подавляющих сил противника. За этот "воздух" радист получил двадцать суток ареста, Кире же достались немеркнущие лавры душегубки.

Геологию представлял у нас Рыбников, мрачный человек и страшный мизантроп. Он, кажется, ненавидел решительно всех на свете, а больше всего женщин, особенно научных. Их он называл не иначе как "куриная голова".

Рыбников в лагере экспедиции бывал мало и предпочитал путешествовать в одиночку. Он появлялся обычно совершенно неожиданно, нередко среди ночи, как бы материализуясь из темноты. А затем он мог исчезнуть буквально в середине фразы. В работе Рыбников был самоотвержен и талантлив. Но с людьми совершенно несносен.

Ко мне он относился довольно прилично, и даже гадости говорил сравнительно редко. Произошло это потому, что при первом знакомстве мы так сцепились, что дело дошло до драки.

Коллектором у Рыбникова был Вася Коровин, нежный студент с льняными волосами и девичьим телосложением, имевший удивительное пристрастие ко всему пиратскому. Обладая пронзительным голосом и скверной гитарой, он любил распевать кровожадные пиратские песни собственного сочинения, в которых реи трещали под тяжестью повешенных, а лязг абордажных топоров заглушал рев тайфуна в Желтом море.

Должность завхоза, или как выражался Дима, "наш вор-хозяйственник" был представлен Сережей Рябининым, человеком, отличающимся "крайней бережливостью". Он, например, мог бриться в течение целого месяца одним лезвием, подолгу направляя его на ладони, мол, "что же его бросать, когда оно еще острое".

Поваром у нас был Кара-бай, казах по национальности и мусульманин по вероисповеданию, с самого начала категорически заявивший, что к свинине он не прикоснется ни за какие блага мира. Но этот правоверный мусульманин на третью ночь пребывания в экспедиции так набрался казенного спирта, что чуть не помер. Должность караван-баши у нас занимал старик Джемогул, тоже правоверный мусульманин, мой старый хороший друг, много раз выручавший меня во времена басмачества. Вот и весь состав нашей экспедиции.

Нам была обещана помощь пограничников и альпинистов, так что в своих поисках мы не были одиноки.

Почему же мы начали работу именно с Курумды? И как собирались искать?

Начали мы с Курумды потому, что знали, что Смуров отправился отсюда в свой последний маршрут осенью, во время которого он нашел капище... Значит, нам приходилось обыскивать все места, где бы он мог побывать за эти девять дней, что шел отсюда к последнему лагерю. Начали поиски отсюда еще и потому, что здесь всегда стояла юрта Сатанды, самого религиозного человека в тех местах. И хотя он был мусульманин, но можно было думать, что если кто и "посвящен", так это он. Ведь никаких огнепоклонников даже по Бартангу сейчас на Памире не осталось.

Кроме того, мы знали, что у Сатанды, во всяком случае, прежде была пайцза.

А что хотел сказать Смуров, когда говорил, что все на пайцзе правильно?

Что мы знали о пайцзе?

Мы знали, что у жителей Центральной Азии встречались неширокие металлические пластинки длиной с нож. На этих пластинках вверху была изображена прекрасная женщина, а ниже в два ряда шли одинаковые квадратики как на плитке шоколада. Верхние два квадратика имели рисунок, состоящий из маленьких шариков и больших переплетающихся округлых линий, а нижние были заполнены рисунками людей и обезьян.

В прошлом веке эти пайцзы встречались нередко, но до нас почти не дошли, их сгубил металл, из которого они были сделаны. Он отличался поразительной твердостью и не ржавел. Поэтому из них стали делать ножи.

Я когда-то у Смурова видел его пайцзу, но не рассмотрел ее толком. Хорошо бы попытаться найти где-нибудь пайцзу. Но где?

* * *

Итак, вот уже пять дней, как мы начали наши поиски в районе нижнего Курумды: обшариваем горы, опрашиваем всех жителей и охотников, залезаем на гребни хребтов и оттуда оглядываем все в бинокль.

Больше всего наше внимание привлекал в этом районе один конус выноса. Он весь был изрыт, ископан. Вся его поверхность была буквально изгрызена, превращена в соты.

Но кто это мог сделать? И киргизское население, жившее на Памире до революции, и таджики Бадахшана не могли выполнить подобного объема работ. И потом, самое странное, что они добывали здесь? Золото? Нет. Его здесь не было. Серебро? Тоже нет. Может быть, "лал", приносящий счастье? Нет! И рубины здесь отсутствуют. В прослойках конуса содержались такие элементы, которые совершенно не употребляли в древности, как монацит и молибден. Вот поэтому археологи обследовали эти древние разработки, пытаясь выяснить, кто же здесь копал, а главное зачем копал?

В этот пятый день и была сделана первая интересная находка. Среди дня Аркадий прибежал в лагерь с перекошенным лицом.

Грязный и задыхающийся предстал он передо мной, держа в руке какой-то полупрозрачный красный камень.

- Потрясающая штука! - закричал он.- Потрясающая!

- Что это?

- Обсидиан!!!

- Не может быть!

- Представь себе. Типичный обсидиан, вулканическое стекло. Ведь и Смуров видел в капище красную стеклянную стену. А мы нашли целые мастерские, где первобытные люди делали свои орудия. Масса осколков и орудий... А ведь мастерские всегда поблизости от того места, где берут камень. Значит, первобытные люди знали какое-то месторождение обсидиана.

Это действительно была интересная находка, и в ближайшие дни археологам удалось установить, что орудия из обсидиана делались человеком, относящимся к древнему каменному веку, к палеолиту. Но в позднем каменном веке человек каменные орудия хотя и делал и гораздо лучше, но уже не из обсидиана, а из других горных пород, менее подходящих для выделки орудий. Создалось впечатление, что иссяк источник, откуда брали обсидиан.

Это было странно.

Но когда археологи принялись за ископанный конус выноса, то здесь они очутились в тупике. Конус молчал. Он не хотел сказать кто его копал, когда, зачем, как.

Трудно пришлось археологам, ведь для того, чтобы найти какой-либо предмет, принадлежащий древнему человеку, надо было перекидать лопатой на грохот сотни кубометров земли,