- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (137) »
кинокартину, мы ложились спать — отец на койке, а я на диване и на приставленном к нему кресле. Жужжал вентилятор. Что-то гудело. Гулко стучало над головой, когда кто-нибудь пробегал по палубе.
«Когда же я тоже буду ходить на катере, жить в такой же каюте?» — думал я.
— Папа, — спросил я однажды, — а что из предметов для моряков важнее всего?
— Математика.
— А языки?
— Минимум два, кроме родного.
Я хотел еще о многом спросить, но отец уже крепко спал.
Рано утром возвращался я в Ленинград. Мама ждала меня с нетерпением. Я рассказывал ей о корабле, об офицерах, об отце. О том, как он воевал на торпедном катере и прорывался на Ханко, нам удалось узнать из газеты «Красный Балтийский флот», которую принес мой одноклассник Бобка Алехин, сын инженер-механика с крейсера «Киров». Сам отец даже нам никогда не рассказывал, за что он получил ордена. В школе, после каникул, мне приходилось еще раз рассказывать о Кронштадте. Товарищи не бывали на кораблях и торпедный катер видели лишь в кино, в одной «флотской» картине!
Глава третья АНТОНИНА
Однажды зимой, в субботу, я отправился в свой любимый Театр юных зрителей на Моховой улице. Я долго ожидал трамвая на Кировском и от Лебяжьего моста бежал сломя голову, чтобы не прозевать начало. После третьего звонка, впопыхах пробираясь по круглому залу и наступая ребятам на ноги, я, наконец, отыскал свое место. К моему удивлению, оно было занято щупленькой девочкой в голубом платье. У нее были длинные русые волосы и разные глаза: левый — голубой, правый — зеленый, весь в карих крапинках. А пальцы были выпачканы в чернилах — отправляясь в театр, девочка не потрудилась их вымыть. — А ну-ка, потеснись! — сказал я (девочек мы презирали). Девочка чуть подвинулась. Я втиснулся между ней и заворчавшим на меня мальчиком, свет погас, и началось представление. Я уже несколько раз видел историю Жана, которого старшие братья выгнали, отдав ему лишь кота. Кот выпросил себе сапоги и сумку, и они с Жаном отправились искать счастья. Девочка заерзала, и я втихомолку толкнул ее. — Ты всегда такой? — вполголоса спросила она отодвинувшись. — Какой? — Деручий и злой? — А зачем ты все время вертишься? Не можешь сидеть спокойно? — Мне плохо видно. — Так иди на свое место! — Я билет потеряла… Сзади и сбоку зашикали. А на сцене Жан с котом попали в королевский замок на бал. — Вот бы нам туда! — вдруг схватила меня за руку девочка. — Куда? — резко отдернул я руку. — Туда! Она вся подалась вперед. Ишь, девчонка, куда захотела: на сцену, в сказочную страну! А тут как раз кончилось действие и в зале стало светло. — Ты в первый раз смотришь «Кота в сапогах»? — спросила девочка, уставившись на меня своими разноцветными глазами. — Совсем нет. В четвертый. — А я — в третий, — продолжала она разговор. — А ты любишь ТЮЗ? — Очень. Это была сущая правда. — И я ужасно люблю… — протянула девочка. — Так не говорят: «ужасно люблю», — осадил я ее. — «Ужасно любить» нельзя. Это глупо! Она надулась и отвернулась. Ну и пусть! Но после звонка она снова обратилась ко мне: — Ты позволишь мне посидеть? Или опять станешь толкаться? — Ну, так и быть, сиди. А как же ты прошла без билета? — Я так торопилась, что потеряла его в раздевалке. Искала, искала и не нашла. Сама не знаю, где он пропал… Тебя как зовут? — спросила она. — Никитой. — Никитой?.. — переспросила она и поморщилась. — Мне не нравится. — Ишь ты, не нравится! — обозлился я. — А тебя как зовут? — Антониной. — Ну, и никуда не годится! — сказал я с удовольствием. — А мне нравится, — возразила девочка. — Ай! — схватилась она за карман. — Вот растеряха, — сказал я с презрением. — Опять что-нибудь потеряла? — Потеряла? Нет! Я думала, он сбежал. — Кто сбежал? — удивился я. — Солнечный зайчик. — Зайчик? Какой еще солнечный зайчик? — Не веришь? Я его поймала и приручила. Вот он у меня где сидит… — хлопнула она рукой по карману. — Хочешь на него посмотреть? — Ясно, хочу… — В другой раз. Он спит… И она засмеялась, довольная, что оставила меня в дураках. Свет погас, и на сцене появился дворец людоеда. Мне стало не до девочки и ее выдумок. Людоед слопал короля и советника, но кот уговорил страшилище превратиться в мышонка. Едва успел людоед превратиться в мышь, кот кинулся за ним и — хап! — съел его. Все запели от радости — и кот и люди. Ребята обступили со всех сторон сцену. Я забыл про девчонку и увидел ее лишь внизу, в раздевалке. За ней пришел морской офицер, смуглый, с черными усиками, — наверное, ее отец.Глава четвертая МЫ ЕДЕМ К ОТЦУ
И вот счастливая жизнь кончилась. На нас напал Гитлер. Каждый день в городе завывали сирены и радио объявляло: «Граждане, воздушная тревога!» Мама стала работать на оборонном заводе и возвращалась домой поздно вечером. Отец долго не приезжал, и мы не знали, что с ним. Но вот однажды он приехал ночью. Он сбросил на пол тяжелый мешок с продуктами и сказал: «Это вам». Он уезжал на Черное море. — В Севастополь? — спросил я. — Да, в Севастополь! Мама уложила в коричневый чемоданчик белье, бритву, хотела положить хлеба, но отец сказал, что не надо. Он взглянул на часы и сказал глухим голосом: — Пора, а то опоздаю. — Ты осторожнее, Юра, — попросила мама, прислушиваясь к глухим разрывам. Отец в последний раз взглянул на книжные полки, на картины на стенах, на фрегат, распустивший паруса над диваном, поцеловал меня, маму и стремительно вышел на лестницу. Дверь внизу глухо стукнула. Он ушел… Пришла зима. Город начали обстреливать из орудий. Я больше не ходил в школу. Почти все мои одноклассники эвакуировались. Боевые корабли, знакомые по Кронштадту, стояли на Неве и Фонтанке, во льду. На них было больно смотреть. Как-то раз я очутился на Моховой. Широкая дверь театра, раньше всегда ярко освещенная, была заколочена досками. Ветер с Невы нес сухую снежную пыль и теребил обрывок афиши, на которой было написано: «Кот в сало…» Одно стекло было разбито. Придя домой, я заснул и увидел во сне Антонину. Вооружившись палкой с сетчатым колпачком, она охотилась за солнечным зайчиком. Поймав его, она зажала сетку пальцами, выпачканными в чернилах, и спрятала зайчика в карман. Я проснулся от холода. Мама уже пришла с работы и, растопив печурку, жарила на ней тонкий лепесток бурого хлеба. Она всегда резала хлеб на тоненькие кусочки и поджаривала их на плитке. И я- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (137) »