реку Хроноса и исчезни так же беспричинно, как и появился. Представь себя на месте того же льва, совершившего необыкновенную метаморфозу, и превратившегося в побитую собаку. В суслика! В тушканчика одноногого! Но эта метаморфоза характера и натуры не касается. Можешь спросить у кого угодно, из бывших львов. Врать, конечно, начнут, но правду в глазах увидишь. А? Каково одноногому львищу разбираться с толпой тушканчиков если он и сам тушканчик, да ещё одноногий, а двуногие помнят, что раньше это был лев. А?
— О, господи. Не доставай. Что ты плетёшь? При чём здесь суслики и Хемингуэй?
Первый приблизил лицо вплотную ко второму и отчётливо проговорил:
— Все мы, рано или поздно, превратимся в старых, больных собак. Так устроен мир. Самый верный способ прожить подольше — это побыстрее умереть. Латинская фраза momento mori ещё либеральничает: она говорит своим текстом для понятливых — умри вовремя. Не забывай о смерти. А то она сама о тебе вспомнит в самый неподходящий миг.
— У тебя приступ профессионального заболевания. Расскажи мне лучше о незабудках…
— А что ты понимаешь в фито-флоре? Что ты понимаешь в красоте? — И понизил голос: — Да только тот, кто по настоящему ощущает и понимает красоту мира, только тот сумеет уйти как Хемингуэй. Все остальные — плакучие болтуны, просящие у выдуманного бога бессмертия. — Открыл базуку и вставил в неё заряд. Закрыл затвор. — Нет, ты прикинь? Бессмертие? А собственно за что? А собственно зачем? — И закончил свою речь квадратной мыслью: — Настоящий мужчина не имеет права жить больше сорока лет. Да так раньше и было. Ага! — Поднёс базуку к плечу и с грохотом выстрелил из неё по вылетевшему прямо из-за дома № 25, на Крещатике, американскому штурмовику SF-100.
— Во ты даёшь! — изумился второй. — Ждал что-л, его? И откуда он взялся?
— Наверное, сбили не всех. КПД у Мамы, значит, не 100 %. Но летел он как ошпаренный шмель.
Снаряд от базуки попал в бронированное днище штурмовика, самолёт завалился на крыло и исчез за домами.
— К Днепру полетел промывать двигатель, — сказал философствующий снайпер. — Но его там всё равно достанут. Хорошо, что мы имеем на данный момент? Подскажи?
— Группа из Тель-Авива в Киев не прилетела. Вовремя одумалась. Или ей повезло. Ты знаешь, что мне Дубина говорил по телефону? И предупреждал, что это секретная информация. Сбили около трёх тысяч самолётов, включая беспилотные. Гнались и за стратосферной базой, — самолёт спутник, стоит, говорят пять миллиардов долларов, — но она свалила, ей повезло. И какая-то заваруха в мире серьёзная начинается. Сербы атаковали Лондон.
— Что ты сказал?
— Сербские «Чёрные ягуары» атаковали один из дворцов Королевы, подорвали Биг-Бен, разворотили всю Даунинг-стрит. Вместо той самой стрит, теперь стоит подобие Стоунхенджа. Но они делали только показательные, политические нанесения ударов. Почти никто не погиб, по меркам Багдада.
— Я не верю своим ушам. А американцы?
— Вот в этом-то и весь фокус. Русский президент чем-то зажал яйца американскому, и он от счастья вернул России Аляску и подарил Гавайские острова. Кое-что ещё обещал. Да и насчёт Кубы Дубина новость сказал. Это же его любимый остров. Куба объявила, что входит в состав Российской Федерации немедленно, по факту заявления президента. А Россия пусть, если хочет, ратифицирует на любых условиях.
— Дубина перебрал пива. Меня предупреждали, что он может. А что со сбитыми «Геркулесами»?
— Из восьмиста «Геркулесов» и В-79 поражены все до одного. Десантникам повезло, машины шли высоко, и все успели выпрыгнуть. Теперь будут ходить, еду выпрашивать. Мамка, дай млеко, яйки…
— А что там русские на востоке?
— Русские дивизии прошли линию Батурина и бронетанковыми группами идут к Киеву. «Чёрные ягуары» приземлились в Прилуках и дозаправились. В Киеве введено военное положение, на улицу выходить запрещено. Ты же слышал, усатый по ретрансляторам орал?
— Да уж, прямо так все и сидят дома! Магазины грабят!
— И правильно делают. Жить то надо. Всё равно неизвестно, к кому колбаса попадёт. К тем же голодным американским десантникам. Добредут до Киева, и начнётся голод.
— Может, ты и прав. Пошли вниз, к «Феррари». Надо тоже пополнить запасы продовольствия, — сказал первый. — Мы свою задачу выполнили. И даже перевыполнили.
Оба бойца киевского Сопротивления стали спускаться с крыши дома вниз, на брусчатку Крещатика, стуча французскими десантными ботинками по крыше.
— Сейчас, сейчас, Фихте. Мы долетим до реки, — говорил сквозь зубы Шеллинг, удерживая силой рук штурмовик в горизонтальном положении. Кабина медленно наполнялась дымом. Что-то из изоляции стало тлеть. — Город всё равно пустой, — продолжал Шеллинг. — Какой дурак будет находиться в центре такого пекла? Сидят в метро как мыши, и бронированные заслонки закрыли. Мы аккуратно полетим вдоль Днепра к своим войскам. Дорогу я знаю. И потуши ты то, что там тлеет! — Генерал, смотрите, на крыше дома человек с оружием! — Какой ещё человек? И Шеллинг успел заметить несущуюся болванку снаряда, разорвавшуюся об днище самолёта. SF-100 кинуло в сторону, и он чуть не зацепил высокий дом, в окно которого глядел худой дед с трубкой в зубах. — Фихте, нам повезло в крупном, но от роковых мелочей страховых полисов нет, — проскрипел сквозь зубы немец. Впереди показалось знакомая статуя со своим зловеще поднятым мечом. — Вот она, — уверенно-испуганным тоном сказал Фихте. — Выдохлись её грозовые лазеры. Ууу, падлюка украинская. Надо было грохнуть её ещё с территории Италии. И тут двигатель самолёта заглох. До земли было расстояние двести метров. Оно зовётся: смерть парашютиста. Пока то да сё — бац, земля по рёбрам и уноси склеенные ласты в штабеля. Фихте испуганно повернул голову к Шеллингу. Тот смотрел вперёд. Под самолётом были жилые дома и тишина. Штурмовик несся прямо на статую-убийцу. — Шеллинг! — закричал Фихте. — Турбина стала! — Молись, — ответил тот и дернул рычаг катапульты. Мир шел к своей очередной политической парадигме упорно, неистребимо и тотально.
— Сейчас, сейчас, Фихте. Мы долетим до реки, — говорил сквозь зубы Шеллинг, удерживая силой рук штурмовик в горизонтальном положении. Кабина медленно наполнялась дымом. Что-то из изоляции стало тлеть. — Город всё равно пустой, — продолжал Шеллинг. — Какой дурак будет находиться в центре такого пекла? Сидят в метро как мыши, и бронированные заслонки закрыли. Мы аккуратно полетим вдоль Днепра к своим войскам. Дорогу я знаю. И потуши ты то, что там тлеет! — Генерал, смотрите, на крыше дома человек с оружием! — Какой ещё человек? И Шеллинг успел заметить несущуюся болванку снаряда, разорвавшуюся об днище самолёта. SF-100 кинуло в сторону, и он чуть не зацепил высокий дом, в окно которого глядел худой дед с трубкой в зубах. — Фихте, нам повезло в крупном, но от роковых мелочей страховых полисов нет, — проскрипел сквозь зубы немец. Впереди показалось знакомая статуя со своим зловеще поднятым мечом. — Вот она, — уверенно-испуганным тоном сказал Фихте. — Выдохлись её грозовые лазеры. Ууу, падлюка украинская. Надо было грохнуть её ещё с территории Италии. И тут двигатель самолёта заглох. До земли было расстояние двести метров. Оно зовётся: смерть парашютиста. Пока то да сё — бац, земля по рёбрам и уноси склеенные ласты в штабеля. Фихте испуганно повернул голову к Шеллингу. Тот смотрел вперёд. Под самолётом были жилые дома и тишина. Штурмовик несся прямо на статую-убийцу. — Шеллинг! — закричал Фихте. — Турбина стала! — Молись, — ответил тот и дернул рычаг катапульты. Мир шел к своей очередной политической парадигме упорно, неистребимо и тотально.