Детка, не существует ничего «правильного». И пока ты этого не поймешь, ты не сможешь найти успокоения. (Она встает, решительно идет через всю комнату.) Я поговорю с Гришей. Нет, не ради тебя, не для того, чтобы тебе помочь. Но в интересах детей я постараюсь его уговорить не чинить тебе препятствий, чтобы в районном суде все прошло быстрее. Он же боится женщин! Как и все деспоты.

Софья хочет что-то сказать, но Валентина ее быстро перебивает.

Не проси меня больше ни о чем. Это все, что я могу для тебя сделать. Теперь иди, пожалуйста. Но этот человек, с которым ты хочешь связать свою жизнь, — он же совсем старик, на грани маразма. Да-да, маразма!

Софья. Ну что ты такое говоришь, мама!

Валентина. Ты не будешь счастлива. И вообще, хорошо, если до сорока лет дотянешь!

Софья. Вот и прекрасно. Я рада, что ты довольна. (Улыбается. Видно, что она тронута реакцией матери.) (Улыбается, тронутая реакцией матери)

Валентина. С чего мне быть довольной?

Софья. Ну, иди сюда.

Валентина. Не надо, не надо…

Софья. Мама, ну, пожалуйста! Обними меня!

Валентина. Не глупи.

Софья стоит, раскрыв объятия. Валентина не двигается с места. Тогда Софья идет через сцену и сама ее обнимает. Потом берет руку матери в свои руки.

Софья. Ну, мама, мама!

Валентина борется со слезами. Софья успокаивает ее.

Валентина. Тебе пора. Поцелуй от меня детей. Скажи, чтобы навестили меня.

Софья. Конечно, мама.

Валентина. И как бы ты ни поступила, на этот раз тебе придется смириться с последствиями.

Софья. Знаю. Этому я научилась от тебя.

Она смотрит на мать. Потом поворачивается и выходит из комнаты. Наступает тишина. Через какое-то время Валентина идет через сцену к стулу и берет в руки прислоненную к нему картину. Она держит ее на вытянутых руках несколько секунд. Потом без какой-либо видимой реакции ставит картину обратно. Идет через сцену и останавливается, все еще одна. Ее глаза начинают наполняться слезами. Молча входит Помощник директора и почтительно остается стоять у двери.

Валентина. А, вот и вы.

Помощник. Да.

Валентина. Я не слышала, как вы вошли.

Помощник. Вам удалось взглянуть на картину?

Валентина. Да, я ее осмотрела.

Пауза.

Это Матисс.

Ни один из них не двигается.

И это совершенно определенно не начало цикла.

Помощник. Что, простите?

Валентина. Ну, вы же сами говорили… Помните, вы заметили, что на переднем плане пусто… вы еще высказали предположение, что это могло быть началом чего-то. Например, цикла картин. Что позже он добавил женщину. Или скрипку. Но это не так, а как раз наоборот. Он убрал женщину. Он стремился освободиться от всего лишнего.

Помощник. А-а, вот оно что. Ну да. Это как раз совпадает с нашими научными результатами.

Валентина. Да, все правильно. Так что вы могли сэкономить деньги.

Помощник стоит, озадаченный ее тоном.

Помощник. Может, вы хотите еще раз на нее взглянуть?

Валентина. Нет. …Он сказал, что ему наконец-то не требовалось модели. Или даже красок. Он сам был там. Просто был там, в той комнате, и его присутствия было достаточно.

Помощник делает движение, словно собираясь поднять картину со стула.

Здесь ключ ко всему — это свет, пробивающийся сквозь ставни. Никто другой не умел этого делать. Так передавать рассеянный солнечный свет. Солнце было ему подвластно! Он говорил, это все благодаря ставням. Они были его волшебной палочкой.

Помощник. Да, я вижу, что вы имеете в виду.

Она поворачивается и смотрит на него.

Валентина. А вы, конечно, член партии?

Помощник. Что, простите?

Валентина. Вы в партии состоите? Вписываетесь в систему?

Помощник. А, вот вы о чем.

Валентина. Можете не отвечать. Я и так знаю. Вижу так же ясно, как если бы вы были картиной. (Она поднимает перед собой руку до уровня глаз и приглядывается к нему, словно оценивая). Да, вне всяких сомнений. Вы — вписываетесь.

Помощник. А как же иначе? При моей работе это совершенно необходимо. То есть, я хочу сказать, я и сам хотел. Чтобы добиться какого-то роста… И это полотно тоже сослужит мне хорошую службу!

Валентина. Ну, значит, Матисс поработал не зря. (Берет пальто). Мне пора. (Перед тем, как уйти, в задумчивости останавливается). Знаете, однажды он был на почте где-то в Пикардии, ждал звонка по телефону. Он взял со стола телеграфный бланк и начал автоматически рисовать женскую голову. И потом в течение всего разговора продолжал водить карандашом по бумаге. А когда, наконец, посмотрел на свой набросок, то оказалось, что он нарисовал портрет матери. Его рука двигалась автоматически, мозг даже не подключался. Позже он говорил, что этот рисунок оказался намного достовернее и прекраснее всего, что он когда-либо создавал усилием воли. (Стоит еще какое-то время, потом поворачивается, чтобы уйти).

Помощник. Подождите, я вам машину вызову.

Валентина. Не стоит. Тут трамвайная остановка в двух шагах, я доеду прямо до дома.

Валентина выходит. Помощник остается еще некоторое время, глядя на картину. Свет на заднем плане меркнет, и всю сцену заполняет вид на залив в Ницце: распахнутые створки окна, балкон, море и небо.

Помощник оборачивается и смотрит на открытую дверь. 

Конец