всего занимало сейчас его мысли. И Федор Павлович решился, переступив через себя.

— Слышь, Вань… — Лавр повернул голову.

— А?

Кирсанов живо отреагировал на предлагаемое общение. Он тоже чувствовал себя отнюдь не на высоте. Молчание угнетало мальчика. Ему продолжали рисоваться мрачные перспективы, связанные с болезнью матери и с тем, что она, возможно, никогда не откроет глаз. Такое не просто пугало Ивана, а повергало его в граничащий с паникой ужас.

— Твои отец и мама… — Лавриков невольно запнулся, но тут же поспешил взять себя в руки, не отводя взгляда от голубых глаз мальчугана. — Они сильно любили друг друга?

— Ага, — охотно ответил Кирсанов. — Сильно.

Эти слова немного покоробили Лавра. А что он, собственно говоря, рассчитывал услышать? Что Иван скажет о взаимной ненависти между родителями? Глупо.

— И не ссорились никогда? — не отступал Федор Павлович.

— Еще как ссорились. — Припомнив что-то, Кирсанов прикрыл глаза и с улыбкой покачал головой из стороны в сторону.

— Но — любили?

— Очень.

Лавриков изумленно распахнул глаза. Рассуждения мальчика были одновременно по-детски наивны и в то же время пропитаны уверенностью человека, знающего, о чем он ведет речь. Кирсанов в этот момент невольно ассоциировался у Лавра с психологом по семейным отношениям. Те тоже состоят из сплошных противоречий, но безапелляционно высказывают профессиональную точку зрения.

— Ты как это определял? — полюбопытствовал Федор Павлович.

— Не знаю. — Иван пожал плечами. Чувства сложно объяснить словами. Особенно двенадцатилетнему мальчику. — В дом приходишь и… чувствуешь как-то. Вот и все. — Он простодушно улыбнулся в надежде, что его объяснение будет принято.

Лавриков был в смятении. Он понял, что хотел донести до него Иван, и от этого на душе стало еще более муторно. Нельзя сказать, что смелые мечты депутата растаяли как дым, но они уже рисовались ему не в столь радужном свете.

— И все… — машинально повторил он вслед за Кирсановым и погрузился в свои мысли, постичь которые Ивану было не по силам.

Оба пассажира «Волги» на несколько минут замолчали. Тишину салона нарушало лишь мерное шуршание шин по асфальту. Первым прервал паузу Кирсанов. Теперь и он набрался смелости, дабы обратиться к Лаврикову с интересующим его лично вопросом.

— Федечка мне про вас рассказывал, — осторожно произнес он. — А про свою маму — нет. Неудобно было спрашивать… Вы к ней как относились?

— К кому? — Лавр не сразу понял, о ком идет речь.

— К Фединой маме.

Новый удар ниже пояса. В сознании Лаврикова сразу же всплыли воспоминания почти двадцатилетней давности. Сочи, золотистый песок, брызг волн. И Катя… Смеющаяся, жизнерадостная, полная оптимистических взглядов на будущее. А потом… Федор Павлович невольно зажмурился. Тогда он тоже смотрел на жизнь немного под иным ракурсом. Более юношеским и романтическим. И все могло бы сложиться иначе, если бы не роковое стечение обстоятельств. Лавриков даже наедине с самим собой редко вспоминал ту давнюю историю. И уж тем более не старался ее проанализировать детально.

— Видишь ли… — Лавриков нервно сглотнул. Слова давались ему с трудом. Он не мог открыть этому пареньку всей правды, но и открыто пуститься в лживые объяснения не мог тоже. Кирсанов этого не заслуживал. — Я… Я ее не знал совсем, чтоб относиться.

Теперь пришла очередь Ивана удивляться.

— Разве так можно? — спросил он.

— Нельзя, — совершенно серьезно ответил Федор Павлович, хмуря брови. — Но получилось так. Небрежно… А за любую небрежность рано или поздно приходится расплачиваться. — Он лихорадочно искал, как соскользнуть с этой неприятной для него темы разговора, не ущемляя самолюбия любопытного мальчугана, и в итоге не придумал ничего лучше, как обратиться с ироничной интонацией к водителю «Волги»: — Правда, Коль? Где-то всегда стоит неподкупный инспектор с чутким радаром и фиксирует любые нарушения. А потом — извольте заплатить штраф. Так?

Николай моментально просек ситуацию и охотно подыграл шефу. Посмотрев в лицо Кирсанову при помощи зеркальца заднего обзора, он улыбнулся и подмигнул пареньку левым глазом.

— Ну, лично я в неподкупных с радаром не верю, — бодро произнес он.

— А я вот верю, — вздохнул Лавриков и, не в силах бороться с самим собой, отвернулся к боковому окну. — Или начинаю верить…

Больше никто ничего не сказал. Оставшуюся часть пути до стоянки перед больницей пассажиры «Волги» проделали в полном молчании. Никто ни к кому не лез с новыми расспросами, и, наверное, благодаря этому удалось сохранить хорошее дружеское отношение друг к другу.

Николай припарковал автомобиль в положенном месте и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель затих. Лавриков потянулся, затем расправил свой пиджак, галстук и бросил подбадривающий взгляд на Кирсанова.

— Двинули, Иван Владимирович? — лукаво прищурился он.

— Двинули, Федор Павлович, — в унисон ему откликнулся мальчик.

— Коля, мы ненадолго… — проинформировал Лавр водителя, решительно распахивая дверцу.

Кирсанов выбрался из автомобиля с противоположной стороны. Некоторое время они без движения постояли на тротуаре, что позволило Лаврикову прикурить сигарету и сделать несколько глубоких затяжек. Докуривать ее до конца он не стал и небрежно бросил себе под ноги. Только после этого они с Иваном направились к дверям клиники.

На этот раз их пропустили в отделение реанимации беспрепятственно, благодаря имеющемуся у Ивана пропуску и благодаря удостоверению Федора Павловича. Ольга лежала все в той же палате, без каких-либо видимых изменений. Положение коматозной больной оставалось стабильным. Седовласый мужчина в очках и двенадцатилетний мальчик остановились недалеко от порога и молча смотрели на Кирсанову. Иван первым шагнул к матери, присел на краешек ее кровати. Лавр немного потоптался на месте в нерешительности и тоже приблизился. Садиться не стал, замер за спиной мальчугана, положив одну руку ему на плечо. Кирсанов чуть обернулся.

— Как вы думаете, мама слышит то, что ей говорят? — шепотом спросил он у старшего по возрасту спутника.

Лавр с трудом оторвался от созерцания объекта своей любви и грустно вздохнул.

— Хотел бы обмануть, но — думаю, что нет, — честно ответил он. — Иначе датчики мозговой деятельности чего-нибудь регистрировали бы.

— Все равно, я на всякий случай скажу «С добрым утром», ладно?

— Конечно.

Тонкие мальчишеские пальцы скользнули по руке матери от локтя до запястья и легонько пожали неподвижную, но теплую кисть женщины. При этом он ласково смотрел ей в