мне адресован. Ну, я его от греха подальше еще раз упаковала и по почте отправила на свое имя.

— По адресу?

— Туда, где прописана постоянно, где пенсию получаю, где квартира, — пояснила Голощапова. — Девочки на почте меня знают. Тридцать лет уж, наверно.

— А квартиру сдаете? — продолжал допытываться Лавр.

— Нет. — Лиза отлепилась от окна, прошла вперед и села за пустующий стол. — Пустует. Чего там сдавать? Однокомнатная в хрущевке. Убирать, ремонтировать после квартирантов дороже будет.

— Понял. — Федор Павлович по давней привычке заложил руки в карманы брюк и качнулся на носках. — О квартире в хрущевке мы потом поговорим. А пока… — Он оглянулся на закрытую комнату, совмещенную со столовой, и громко крикнул: — Санчо!

Мошкин, еще не успевший облачиться в штаны, но уже в свежей сорочке, которую он энергично застегивал в области необъятного пуза, живо выглянул из своих апартаментов.

— А?

— Я сейчас в больницу заеду, — проинформировал соратника Лавриков. — Поколение next-два — Ваня — со мной. А next-первый с Лизаветой Михайловной — на почту, будьте любезны. Если бандероль поступила — бережете ее пуще глаз. Федечка смотрит, что там за бумажки. — Он еще больше повысил голос. — Федя!..

— Здесь я, не вопи. — Сын действительно спускался по лестнице.

Федор Павлович обогнул стол, поравнялся с Санчо, все еще старательно копошащимся с непослушными пуговицами, и продолжил детальный инструктаж своей команды, вводя в курс дальнейших действий Федечку.

— Часов в одиннадцать подгребай во вчерашний магазинчик. Мы созвонимся, уточним… Леди двигается мне на смену в больничную палату, — последовало обращение к Голощаповой. — Ты, Санчо, — он водрузил ладонь на плечо Александра, — занимаешься кадровым вопросом. И дальше — сам знаешь куда.

— Куда? — Мошкин, видимо, еще не до конца отошел ото сна и соображал в высшей степени туго.

Лавр недовольно покосился в его сторону. Он считал, что всем, как и ему, уже давно пора собраться с мыслями. Иначе никакой слаженной работы не получится.

— Куда в десять надо.

— А-а. — Санчо кивнул.

— Улегся маршрут?

Рубашка наконец сошлась на животе, и все пуговицы благополучно застегнулись. Александр радостно осклабился, воодушевленный одержанной победой, но тут же наткнулся на серьезный пристальный взгляд Федора Павловича. Улыбка стерлась с его губ, уступив место сосредоточенной вдумчивости.

— Улегся, — ответил Мошкин. — Не без труда… Только зачем Феде одному в магазин, не пойму.

Лавриков уже пристроил во рту вожделенную сигарету, но прикуривать ее не торопился. Сначала хотел выйти на свежий воздух.

— Не один он будет. Мы после десятичасовой встречи всей бригадой сунемся в пасть к дракону. — Федор Павлович выдержал многозначительную паузу. — Желание большое возникло на «Империю» глянуть с близкого расстояния. Иван — представитель заинтересованной стороны, Федечка — консультант по финансово-экономическим вопросам, ты — для нагнетания ужаса. Сможешь ужаса немножко нагнести?

— Спрашиваешь… — Александр раздулся от гордости, отчего его рубашка явственно затрещала по швам. — А у тебя какая роль?

— У меня? — усмехнулся народный избранник. — У меня роль божества из машины.

— Первый раз о таком слышу. — Санчо сделал вид, что припоминает то, что ему известно о религии.

— Трагедии надо читать, древнегреческие, — пресек его попытки иронизировать Лавриков. — Тем более — на даче. Как только в трагедии у древних греков возникал ну абсолютно безвыходный тупик — на машине спускалось привязанное за веревочку божество и всем давало прикурить. Классика.

Елизавета Михайловна и Федечка молча наблюдали за этой сценой обмена мнениями.

— Классика, — завистливо повторил Мошкин. — Хорошую роль ты себе отхватил.

— На то и главный режиссер.

На пороге комнаты, из которой несколько минут назад выплыл полуобнаженный Санчо, появилась Клавдия. Она, в отличие от своего бойфренда, уже была прилично одета и готова на выход. Правда, женщине еще предстояло накормить всех домочадцев незамысловатым завтраком на скорую руку, но для этого достаточно было только накинуть передник. Розгина всегда так поступала. А сегодня, судя по настрою Федора Павловича, завтрак и подавно обещал занять собой предельно минимальное время. Отстранив Александра в сторону, Клава вышла вперед и оказалась лицом к лицу с «полководцем». Открыто заглянула ему в глаза.

— А мне что, Лавр? — решительно спросила она, сгорая от жажды деятельности.

Лавриков был вынужден разочаровать боевую женщину.

— Клав, ты знаешь, малый бизнес дает стране ощутимый процент национального дохода, — совсем уж как поднаторевший в таких делах политик сказал он.

— Догадываюсь, что дает, — погрустнела Розгина. Уже по началу беседы становилось ясным, к чему клонит мужчина.

— Вот ты и давай стране на своем рабочем месте. — Федор Павлович обезоруживающе улыбнулся.

Такое радушие не сильно сгладило ситуацию. Оскорбленная в своих самых лучших чувствах, Клавдия набычилась и попыталась отыскать моральную поддержку в лице своей старинной подруги Елизаветы Голощаповой.

— Лиз, нет, ты видишь, с кем мне приходится существовать под одной крышей?.. — посетовала она на судьбу, но экономка Кирсановых только улыбнулась в ответ. Она уже успела более или менее разобраться во взаимоотношениях своих новых знакомых. — И сейчас еще кофий потребуют, спасибо, что не в кровать.

— А что? — Федор Павлович заговорщически подмигнул Голощаповой. — Чашечка кофе была бы очень кстати…

Розгина посмотрела на него испепеляющим взглядом и направилась за своим фартуком. Федечка, внимательно следивший за этой перепалкой, громко рассмеялся. На лестнице появился Иван Кирсанов.

Внутренняя решимость оставила Лавра, едва он оказался в салоне служебного автомобиля наедине с Иваном. Сидящий за рулем Николай не спешил вступать в разговоры. Занятый какими-то собственными мыслями и следящий за интенсивным движением на дорогах, Федор Павлович прекрасно понимал, куда они с мальчиком сейчас направляются. Это послужило проявлению двойственного чувства. С одной стороны, Лавриков твердо решил для себя, что зайдет в палату Ольги и снова будет любоваться ее неподвижным лицом. Но в то же время он и боялся этого. Опасался выдать свои чувства перед Кирсановым и, возможно, тем самым отпугнуть его. Заставить относиться к себе настороженно. Душевные переживания наполнили сердце бывшего криминального авторитета. Но и молчать, предаваясь самоедству, он тоже не мог. Хотелось поговорить с мальчиком о том, что больше