портрет. Не исключено, что с фотографии. Что даже надежнее, с точки зрения сходства. А платить наверняка собирается натурой — обедами и ужинами. Потому и мнется.

Плевать! Поверите ли, я даже не дрогнул от подобной мысли. В конце концов, речь шла о том, быть мне живым ремесленником или, лелея свой авторитет, погибнуть — в том числе и для истинного искусства — от голода.

Но хозяин уже продолжал:

— Так вы возьметесь?

— За что?… Впрочем, за что угодно.

На это трактирщик сказал:

— Мне нужна новая вывеска на дверь. Эту так размыло дождем, что она стала похожа на скелет. Вы, верно, видели?

Действительно, сравнение трактирщика было очень метким. "К веселому моряку" призывала вывеска, изображавшая матроса в голубом кителе со стаканом в руке. Но появившиеся от дождей поперечные белые полосы на самом деле создавали впечатление, будто у этого типа из-под кителя проглядывают ребра. А на месте глаз и рта и вовсе остались только портившие вид черные пятна.

— Такие вот дела, — продолжал трактирщик. — Вчера один из гостей даже подшутил надо мной. "Послушайте-ка, — говорит, — если вы хотите заманивать к себе народ с помощью этого остова, намекая, что на ваших харчах мы все придем к этому то не лучше ли переименовать ваше заведение в похоронное бюро?"

Вторя хозяину, я из деловых соображений тоже выдавил из себя смешок. Но, к чести моей надо сказать, в душе дрогнул. Так низко пасть, чтобы малевать вывески, это уже слишком даже если берешься за заказ во имя коммерческого искусства! Однако слово дано, ах, если б я не был в таком отчаянном положении…

Я пробормотал что-то вроде: "Честно признаться, мне такого никогда не приходилось делать".

— Ну да ладно, по рукам! — решился я наконец. — я сделаю то, что вы просите. Я сейчас как раз свободен.

И желудок мой тоже! — с готовностью мелькнуло в голове Во всяком случае, я уже прикидывал, какой задаток мне удастся вытянуть под заказ из моего мецената.

Но для начала мне пришлось выслушать своего рода напутствие.

— Раз так, господин художник, то мне, знаете ли, не хотелось бы, чтоб вы изображали какого-нибудь толстяка. Чтоб вроде заманчивей было. Потому что я так рассуждаю: моряки, которые ко мне ходят, народ все больше поджарый и кряжистый. На корабле жиру не нагуляешь. Так чтоб эти мошенники не издевались потом надо мной, что для моего матроса и судна не найдешь, которое его выдержит.

Я понял опасения доброго человека и готов был сделать все, что в моих силах. Итак, мой первый опыт общения с меценатами свидетельствовал о том, что среди них попадаются люди неглупые. Денежный вопрос между тем трактирщик и впрямь собирался решить так, как я предполагал, то есть идя навстречу моим гастрономическим потребностям. Причем заметил, что мне даже больше перепадет, если он рассчитается едой и напитками. Словом, мы обо всем договорились.

Я полез в свое орлиное гнездо с тем, что к вечеру мальчишка-подручный притащит ко мне вывеску, а к следующему дню я намалюю на ней новый рисунок.

Мне пришлось обшарить комнату и собрать все старые тюбики, чтобы выдавить для своего нового творения нужное количество краски. Потом я принялся за скелетообразного моряка, который к тому моменту уже ухмылялся мне с мольберта. Соскоблил его подчистую.

Внутренним ухом я между тем явственно слышал, как рыдает над моей предательской неверностью муза подлинного искусства. Но про себя я утешал ее сиятельство тем, что, только добыв себе с помощью халтуры пропитание, я смогу накопить силы для нашей будущей любви.

Что ж, приступим! Засучив рукава, я взялся за кисть.

Я, конечно, был уверен, что для меня, питомца серьезного искусства, нет ничего проще, чем намазюкать какую-то дурацкую вывеску. Если бы! Я глубоко ошибался. Я застрял сразу же, едва только попытался представить, каким будет этот мои моряк.

Все дело было в том, что я хотел блеснуть перед трактирщиком. Уж если вывеску для его лавочки взялся рисовать настоящий художник, думал я, то это должна быть вывеска! Конечно, не с точки зрения живописного мастерства, а по своей выразительности. Словом, я хотел намалевать на доске какой-нибудь подходящий к случаю и радующий неискушенный глаз китч. Какого-нибудь завлекательно улыбающегося Адониса. Одновременно я не мог оставить без внимания здравую мысль трактирщика о том, что черты лица матроса должны нести отпечаток морских бурь и экваториального зноя, то есть отпечаток определенной мужественности. Все это я, естественно, должен был воплотить в красках.

Но, как я уже сказал, воображение отказало мне начисто. Напрасно пытался я оживить в памяти всех этих красавцев с парикмахерских вывесок, чьей приветливостью я намеревался разбавить суровую неприступность индейцев, стерегущих бакалейные лавки. Но сколько я ни старался — я так и не смог, не смог заставить свои зрительные нервы воспринять эту сияющую свирепой веселостью, двуликую физиономию.

В памяти у меня всплыли первые рисовальные опыты студенческих лет, когда я, копируя под руководством преподавателя цветные открытки, осваивал проецирование на плоскость объемных предметов.

Я был почти близок к тому, чтобы ради облегчения задачи поискать среди моего хлама такую открытку. Но все-таки удержался. Это было бы уже слишком, если б я, и так опустившись до последнего уровня халтуры, оказался на точке замерзания. И занялся плагиатом.

Ну хорошо, а что же дальше? Когда я уходил, трактирщик поинтересовался:

— А как скоро все будет готово, господин художник? Сегодняшний вечер вы можете продержать доску у себя, посетители и так придут. Но вот завтра к обеду хорошо бы ее уже повесить, я не могу долго оставлять дверь без вывески.

Я тогда в своей злосчастной самоуверенности ответил:

— Можете не сомневаться. Завтра утром пришлите за ней. Хотя при электрическом освещении и трудно смешивать краски, задача столь проста, что, я думаю, справлюсь. В крайнем случае посижу ночь. Положитесь на меня. Все будет в порядке.

И на тебе! Ни малейшего представления о том, как мне теперь оправдать свое дерзкое бахвальство.

Поверите ли, ни перед одной картиной, предназначенной для авторитетной выставки, я не стоял в таком бессилии, как перед этой смехотворной вывеской. Я вынужден был признать, что изготавливать халтуру труднее, чем создавать изысканнейший шедевр.

Время между тем шло, а в голове у меня все еще не появилось даже и намека на идею.

Наконец, чтобы не сидеть без дела, я решил до поры до времени оставить лицо в покое. Ведь вся загвоздка именно в нем. В качестве примера передо мной возник образ одного моего