ремесленников, богомолов.
Тридцать пять дней после этого длилась осада Биляра, Были засыпаны рвы и валов много срыто повсюду. Там умирали защитники, бились умело и яро, Воины место своё уступали обычному люду. Бой не стихал по ночам, как обычно в монгольских осадах. Изнемогая от ран и смертей, не имея сил биться, Стены пришлось все оставить, поджечь все постройки в посадах, В крепости главной с остатками войска Ильгаму укрыться. Он с минарета смотрел, как метались в пожаре билярцы, Не выпускали из города их по приказу Батыя. Люди сгорели, как жертва Тэнгри, не виновные агнцы... Сто тысяч тел там лежали, и старые, и молодые. Через пять дней и ночей вход у крепости был протаранен. С криком туркмены ворвались, желая убийств и поживы. Тут младший сын Чингисхана Кулькан, был стрелой насмерть ранен! Бились защитники там за царя все, пока были живы, Но царь булгар ибн Ильгам был туркменами в злобе изрублен. На минарет побежала царица, а с нею и внуки. Бросились вниз с минарета, к царю, что был всеми возлюблен, Не помышляя живыми попасть в нечестивые руки! Вывели в поле потом десять тысяч последних билярцев. Воинам раненым головы стали рубить топорами. Малых детей побросали в Билярку, а так же и старцев. Хвастались после туркмены отрубленными головами...
"Так бы бессудно с врагами Христа поступать беспощадно!" - Видя такое вскричал венгр-монах Юлиан возле ставки. Вместе с послами ждал встречи Батыя на ровной площадке. Мимо тащили казаха нукёры на длинной удавке... Всюду с горы открывался вид дикой кровавой расправы: Дым закрывал небеса и от запаха трупов тошнило, Несколько тысяч монголов стояли весёлые справа, И принимали две трети того, что награблено было. "Что же ваш папа всего Франкистана не водит сам войско? Только других посылает к евреям, арабам, урусам? Встал бы с мечом за Христа своего, защитил бы геройски! - Хан вдруг сказал, выходя из шатра, - трудно жить жалким трусом!" Доминиканец-монах, с ним посол из Венеции тоже, С ними сельджукский посол, тут же ниц опустились почтенно: Важен свободный был доступ восточных товаров для дожей, И для сельджуков борьба с крестоносным врагом неизменна. "Хан величайший из всех, - отвечал Юлиан осторожно, - Папа Григорий IX врагов инквизицией душит, Рыцарей только ему самому вдохновлять к битве можно. Он не казнит просто так без суда, а спасает все души. В прошлом письме он просил еретических русских ослабить, Князь Ярослав стал мешать с новгородцами рыцарям очень Финнов, карелу крестить. Крестит сам, чем лишь веру похабит. Папа же венгров настроит тогда против половцев точно!" "Знаю, что папа уже объявил свой крестовый поход к урусутам, Новгород там покорить и крестить всех в латинскую веру, - Знаком Батый приказал двум послам отойти пальцем гнутым, Только остаться с ним рядом разведчику-миссионеру, - Плохо у вас получается брать этот Новгород силой. Мне говорили о нём, как о мощной торговой державе. Через неё все товары на запад идут, мне постылый, С Волги от персов, китайцев и из-за Урала по Каме. Мне же достался улус не в Китае, как рой, многолюдном, Степи да лес без ремёсел особых... Торговлю лишь славить. Новгород будет помощником мне в этом деле претрудном. Нужного я посажу там властителя, чтобы им править".
"Душам их лучше прийти к католической вере скорее!" - С жаром изрёк Юлиан, вглубь шатра проходя вслед за ханом. Тут Субедей слушал вести гонцов все угрюмей и злее: Много сбежало за Волгу к язычникам и христианам. "Странно что папа от имени бога учить всех решился, - Сев, покривившись от боли, на тканый ковёр, хан ответил, - Бог наш один для народов любых, все его мы страшимся. Знает ли папа наврядли, что бог Неба людям наметил!" "Вот где теперь Алтынчач, дочь царя, до Банджи добежала, Там с ней Бачман-воевода и тысячи всадников верных! - Хану сказал Субедей, показав строчку в свитке кинжалом, - Надо Мунке к ним послать и добить царский род непременно!" "Ладно, Мунке пусть идёт, отдохнёт о наложниц с айраком! - Вдруг улыбнулся Бату, - если он согласится на это. Ты же, Юлай, напиши папе и всем влиятельным франкам, Пусть покорится мне все, господину вселенского света!" Вид на холмы из развалин и пепла с горы открывался, Всё, что осталось от некогда пышной булгарской столицы. Край разорённый друзьями монголов теперь управлялся, Только Мунке здесь остался, убить молодую царицу.
Так год назад было кончено это булгарское дело - Кровью союзных народов залил Бату-хан всех упорных. Выполнил часть от того, что велел курултай, он умело - Не было больше к востоку от Волги теперь непокорных. Было такое количество золота взято и шёлка, Что многим сбруи из золота сделали, чаны для варки, Шёлком подбили шатры и ещё отослали монголкам, В Персию скот повели, побрели на продажу булгарки...
Тридцать пять дней после этого длилась осада Биляра, Были засыпаны рвы и валов много срыто повсюду. Там умирали защитники, бились умело и яро, Воины место своё уступали обычному люду. Бой не стихал по ночам, как обычно в монгольских осадах. Изнемогая от ран и смертей, не имея сил биться, Стены пришлось все оставить, поджечь все постройки в посадах, В крепости главной с остатками войска Ильгаму укрыться. Он с минарета смотрел, как метались в пожаре билярцы, Не выпускали из города их по приказу Батыя. Люди сгорели, как жертва Тэнгри, не виновные агнцы... Сто тысяч тел там лежали, и старые, и молодые. Через пять дней и ночей вход у крепости был протаранен. С криком туркмены ворвались, желая убийств и поживы. Тут младший сын Чингисхана Кулькан, был стрелой насмерть ранен! Бились защитники там за царя все, пока были живы, Но царь булгар ибн Ильгам был туркменами в злобе изрублен. На минарет побежала царица, а с нею и внуки. Бросились вниз с минарета, к царю, что был всеми возлюблен, Не помышляя живыми попасть в нечестивые руки! Вывели в поле потом десять тысяч последних билярцев. Воинам раненым головы стали рубить топорами. Малых детей побросали в Билярку, а так же и старцев. Хвастались после туркмены отрубленными головами...
"Так бы бессудно с врагами Христа поступать беспощадно!" - Видя такое вскричал венгр-монах Юлиан возле ставки. Вместе с послами ждал встречи Батыя на ровной площадке. Мимо тащили казаха нукёры на длинной удавке... Всюду с горы открывался вид дикой кровавой расправы: Дым закрывал небеса и от запаха трупов тошнило, Несколько тысяч монголов стояли весёлые справа, И принимали две трети того, что награблено было. "Что же ваш папа всего Франкистана не водит сам войско? Только других посылает к евреям, арабам, урусам? Встал бы с мечом за Христа своего, защитил бы геройски! - Хан вдруг сказал, выходя из шатра, - трудно жить жалким трусом!" Доминиканец-монах, с ним посол из Венеции тоже, С ними сельджукский посол, тут же ниц опустились почтенно: Важен свободный был доступ восточных товаров для дожей, И для сельджуков борьба с крестоносным врагом неизменна. "Хан величайший из всех, - отвечал Юлиан осторожно, - Папа Григорий IX врагов инквизицией душит, Рыцарей только ему самому вдохновлять к битве можно. Он не казнит просто так без суда, а спасает все души. В прошлом письме он просил еретических русских ослабить, Князь Ярослав стал мешать с новгородцами рыцарям очень Финнов, карелу крестить. Крестит сам, чем лишь веру похабит. Папа же венгров настроит тогда против половцев точно!" "Знаю, что папа уже объявил свой крестовый поход к урусутам, Новгород там покорить и крестить всех в латинскую веру, - Знаком Батый приказал двум послам отойти пальцем гнутым, Только остаться с ним рядом разведчику-миссионеру, - Плохо у вас получается брать этот Новгород силой. Мне говорили о нём, как о мощной торговой державе. Через неё все товары на запад идут, мне постылый, С Волги от персов, китайцев и из-за Урала по Каме. Мне же достался улус не в Китае, как рой, многолюдном, Степи да лес без ремёсел особых... Торговлю лишь славить. Новгород будет помощником мне в этом деле претрудном. Нужного я посажу там властителя, чтобы им править".
"Душам их лучше прийти к католической вере скорее!" - С жаром изрёк Юлиан, вглубь шатра проходя вслед за ханом. Тут Субедей слушал вести гонцов все угрюмей и злее: Много сбежало за Волгу к язычникам и христианам. "Странно что папа от имени бога учить всех решился, - Сев, покривившись от боли, на тканый ковёр, хан ответил, - Бог наш один для народов любых, все его мы страшимся. Знает ли папа наврядли, что бог Неба людям наметил!" "Вот где теперь Алтынчач, дочь царя, до Банджи добежала, Там с ней Бачман-воевода и тысячи всадников верных! - Хану сказал Субедей, показав строчку в свитке кинжалом, - Надо Мунке к ним послать и добить царский род непременно!" "Ладно, Мунке пусть идёт, отдохнёт о наложниц с айраком! - Вдруг улыбнулся Бату, - если он согласится на это. Ты же, Юлай, напиши папе и всем влиятельным франкам, Пусть покорится мне все, господину вселенского света!" Вид на холмы из развалин и пепла с горы открывался, Всё, что осталось от некогда пышной булгарской столицы. Край разорённый друзьями монголов теперь управлялся, Только Мунке здесь остался, убить молодую царицу.
Так год назад было кончено это булгарское дело - Кровью союзных народов залил Бату-хан всех упорных. Выполнил часть от того, что велел курултай, он умело - Не было больше к востоку от Волги теперь непокорных. Было такое количество золота взято и шёлка, Что многим сбруи из золота сделали, чаны для варки, Шёлком подбили шатры и ещё отослали монголкам, В Персию скот повели, побрели на продажу булгарки...