Я нагнулся к медвежонку и в эту минуту услышал за спиной частый топот быстрых маленьких ножек. Я выпрямился и оглянулся. Ко мне бежала моя малышка.
— Мишка! — в восторге взвизгнула она и в один миг очутилась рядом со мной.
Она была проворнее меня и уже потянулась к игрушке, чтобы первой схватить ее, но в этот момент в комнате появился еще кто-то, и время будто остановилось.
Непреодолимая сила сковала наши члены, и мы с девочкой молча наблюдали за приближением туманной фигуры.
— Мама? — выдохнул я.
— Возвращайтесь… — прошелестели ее бескровные губы.
Мама наклонилась и потянулась к медвежонку. Как зачарованный, я смотрел на ее тонкие бестелесные руки, на прозрачное лицо и слезы горечи закипали у меня в глазах.
Когда медвежонок очутился у мамы в руках, свет померк. На мгновение в моем мозгу, ярко вспыхнув, загорелся тот самый фонарь, что освещал снежное поле, и я вновь погрузился во тьму.
— Ну, как он, доктор? — услышал я из темноты надтреснутый родной голос бабушки.
— Все хорошо, — это уже был голос молодой женщины. — Он сутки пробыл в коме. Завтра мы переведем его в общую палату.
— А та маленькая девочка, которую вчера при мне принесли с ожогами, она жива? — с беспокойством поинтересовалась бабушка.
— Жива-жива, вы не волнуйтесь, — ответила доктор. — Мы ее выходим. И с вашим внуком, и с девочкой все будет в порядке.
Счастливый, я открыл глаза и первое, что увидел — отвратительную противочумную маску Харона, уставившуюся на меня своими мертвыми впадинами глаз. Надо мной горело тусклое око фонаря, а в руках я держал что-то невероятно тяжелое.
— Нет… — взмолился я, пятясь назад и прижимая к себе свою тяжелую ношу. — Не может быть… Я выжил… Мы вместе выжили…
Я разжал руки, услышав, как что-то мягко шлепнулось к моим ногам. С трудом, оторвав взгляд от Харона, я посмотрел вниз. В снегу лежал медвежонок.
— Нет! — со всей силы закричал я, срывая связки. — Нееет!
— Тише-тише, мой дорогой, — раздался в ответ бабушкин голос. — Не бойся, тебе снятся кошмары, но ты не один, я с тобой.
Я не сразу открыл глаза, страшась опять увидеть маску Харона. Но родное морщинистое лицо бабушки прогнало видение без следа.
Бабушка погладила меня по голове, потянулась к пакету, что стоял у меня в ногах, суетливо раскрыла его и, радостно улыбаясь, проворковала:
— Вчера я прибиралась на чердаке и посмотри, что я там нашла.
У меня больно застучало в висках, когда я увидел, что она достала из пакета и положила передо мной.
Старый, с облезшим мехом, медвежонок вздымался и опускался на моей груди в такт дыханию, таращась на меня пустыми глазницами.
Я пошевелился. Игла капельницы в руке дрогнула.
— Что? Выкинуть? — всполошилась бабушка. — Я подумала, вдруг…
Я отрицательно качнул головой и, от слабости еле шевеля губами, прошептал:
— Отнеси его той девочке, что с ожогами… Она поймет…