Шагнув ко мне, она обеими руками взъерошила мне волосы, но ни одна снежинка не упала с моей головы.
— Где ты замерз, миленький? — выдохнула женщина и вдруг прижалась ко мне и заплакала. — У тебя есть родители? Мама?
— Мама умерла… — как эхо, откликнулся я.
— Может, это и к лучшему, — всхлипывая, она потянулась к моему лицу. — Прости меня… Но я уже сделала свой выбор…
Я отнял ее ледяную руку от щеки. Ее запястье было глубоко изрезано. Кожные покровы разошлись, обнажая зияющую рану. Я взял ее за вторую руку, она оказалась так же покалечена.
— Теперь ты понимаешь? — прошептала женщина и еле слышно добавила: — Теперь твой черед…
— Что? Какой черед? — я вопросительно вглядывался в ее, вдруг ставшее отчужденным, окаменевшее лицо, на котором, казалось, жили только глаза.
Но она не ответила, отвернулась от меня и торопливо пошла к выходу. Дверь открылась сама. Незнакомка обернулась и, прежде, чем уйти, с болью проговорила:
— Прощай…
Дверь за ней закрылась. Я стоял, как истукан, силясь осмыслить ее слова, затем, ринулся к двери, но она оказалась запертой. Я обернулся, обреченно осматривая комнату. Чувство необъятной тоски и одиночества разрывало мое сердце на части. Я еле дышал, дрожа всем телом, и в этот момент из темного угла появился знакомый силуэт в плаще и маске.
Как всегда, вид его, вызвал у меня приступ панического страха.
— Кто ты? — я с трудом шевелил одеревеневшими губами.
— Зови меня Хароном, — ответило существо.
— Я умер? — в ужасе отпрянул я.
— Ты между жизнью и смертью, — бесстрастно пояснил Харон. — Твое окоченевшее замерзшее тело нашли в овраге, а твоя душа здесь, в Чистилище. У тебя в запасе сутки. Если за это время заблудшая душа придет сюда, ты можешь сделать свой выбор — или уйти туда, — он махнул рукой на запертую дверь. — Ты уйдешь в темноту и вернешься к жизни ценой жизни заблудшей души. Или…
Он замолчал.
— Или? — поторопил я его.
— Я же говорил тебе, это твой шанс, — глухо сказал Харон. — Зачем тебе выбор?
— Скажи мне все, — попросил я.
— Ты можешь подняться по лестнице и зайти в другую дверь, — помолчав, заговорил Харон. — Там свет, но ты умрешь.
Мое сердце заколотилось в груди и, казалось, вот-вот выпрыгнет наружу. Я еле перевел дух и, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, спросил:
— А заблудшая душа?
— Душа вернется в темноту, к жизни, — голова Харона качнулась вперед, чуть не задев клювом маски моего лица.
— А я могу подняться по лестнице прямо сейчас? — продолжал допытываться я.
— Можешь, — Харон отступил ближе к тени. — Ты даже можешь попросить о последнем желании.
«Мама…» — пронеслось у меня в голове.
— Я понял, — Харон кивнул. — Прощай.
Он отступил в угол, полностью растворившись в темноте, а я, оставшись один, не двигался с места, тупо глядя в то место, откуда он появился.
Внезапно снаружи раздался детский плач.
Сердце мое упало. Я словно окаменел, с ужасом сознавая, что мне придется выжить ценой смерти заблудившегося ребенка.
Дверь открылась и в комнату зашла маленькая девочка лет пяти. Ее платьице было прожжено в нескольких местах, волосы опалены. Ее скривившееся в плаче личико было покрыто ярко-розовыми пузырями ожога.
Всхлипывая, девочка огляделась и прямиком направилась ко мне.
— Хочу к маме! — потребовала она. — Отведи меня к маме! Мне страшно…
— Я отведу тебя к маме, — пообещал я малышке и присел перед ней на корточки, осматривая ее руки и ноги.
Ее почерневшие ручки с алыми язвами, привели меня в ужас.
— Что с тобой случилось, дорогая? — спросил я, гладя ее по спутанным волосам.
— Не помню… — ее огромные карие глазищи уставились куда-то вдаль, мимо меня. — Я была в комнате… все горело… я звала маму, а она так и не пришла…
Девочка навзрыд заплакала.
— Все хорошо, милая, успокойся, — я обнял ее.
Мысли о возможности выбора вихрем закружились в моей голове. Мне было страшно.
— К маме… — жалобно проговорила девочка.
Я крепче прижал ее к себе и скороговоркой прошептал:
— Сейчас… сейчас… я соберусь с мыслями…
— Хочу к маме… — еще раз попросила она и доверчиво прижалась ко мне.
Я поднял ее на руки, отнес к двери и осторожно опустил на пол.
— А теперь, слушай меня внимательно, — придав голосу строгость, сказал я. — Видишь лестницу? Как только я поднимусь по ней, перед тобой откроется эта дверь. Снаружи будет темно, тебе будет страшно, но ты должна шагнуть туда, там тебя ждет мама.
— Я хочу с тобой, — заупрямилась малышка.
— Мне в другую дверь, — покачал я головой и, подчиняясь порыву, крепко ее обнял, прощаясь.
Медленно-медленно я шел к своей судьбе. Я ступил на нижнюю ступеньку, и вся лестница вдруг осветилась ярким светом. Разноцветные огоньки, украшавшие перила, переливались всеми цветами радуги. Каждая ступенька, на которую я ступал, разбрызгивала снопы серебристых искр. Дверь наверху распахнулась настежь и волны ослепляющего света ринулись изнутри, наполняя мою душу каким-то праздничным чувством.
Я обернулся. Входная дверь была открытой, но девочка стояла перед порогом, не решаясь ступить в темноту.
— Шагай вперед! — крикнул я ей и ступил сам в ослепительно-белый свет.
Когда сияние перестало слепить глаза, я оглядел, пустую комнату, наполненную серебристым колыхающимся светом. Посреди комнаты, на полу, сидел игрушечный медвежонок. Он сиротливо завалился на бок, безглазый, с оторванной передней лапой и надорванным животом, из которого наружу вылез поролон.
Меня словно ударило током! Я узнал его, своего верного друга детства, подаренного мне на день рождения мамой. Тогда она была еще жива…
Ощущение большого праздника вмиг улетучилось. Я вдруг понял, что умру, если возьму своего медвежонка в руки. Ужас окатил меня с ног до головы. Я боялся пошевелиться. Но перед глазами у меня мелькнул образ обожженной девочки и я, сделав над собой неимоверное усилие, шагнул вперед. Все во мне кричало и звало вернуться, но я шел, шел мучительно медленно,