его не только перевели из одной армии в другую, но и назначили вместо артиллерии в пехоту. Обри, председатель военного комитета, не пожелал даже выслушать его доводы. В разрешении отправиться на Восток ему тоже было отказано. В продолжение нескольких месяцев он оставался в Париже без службы и без средств. Он сблизился со знаменитым Тальма^[19], в ту пору тоже начинавшим свою карьеру и снабжавшим его бесплатными билетами в театр, когда ему удавалось их достать.

Наполеон чувствовал себя бесконечно несчастным. Избавителем от унылой праздности, столь противной его натуре, явился Баррас^[20], оценивший его при осаде Тулона. В качестве члена Директории он поручил ему командование войсками, которые должны были защищать Конвент от парижских секций. Меры, принятые молодым генералом, обеспечили Конвенту легкую победу.

Он задался целью устрашить парижских граждан, избегая, однако, убивать их (5 октября 1795 г., 13 вандемьера). За эту важную услугу он был награжден должностью дивизионного генерала внутренней армии^[21]. У Барраса он познакомился с г-жой де Богарне^[22]. Она похвалила его действия; он влюбился в нее до безумия. Это была одна из самых привлекательных женщин в Париже, редкая из них обладала большим очарованием, а Наполеон не был избалован успехом у женщин. Он женился на Жозефине (1796), и вскоре, в начале весны, Баррас и Карно добились назначения его командующим армией, действовавшей в Италии.

Глава 4. Итальянский поход

Слишком долго было бы описывать деяния генерала Бонапарта на полях сражений — под Монтенотте^[23], при Арколе^[24], у Риволи^[25]. Об этих бессмертных победах надо рассказывать со всеми подробностями, которые дают понятие о том, насколько они сверхъестественны^[26]. Время, когда юная республика одерживает эти победы над древним деспотизмом, —великая, прекрасная эпоха для Европы; для Наполеона это самая чистая, самая блестящая пора его жизни. За один год, располагая крохотной армией, испытывавшей недостаток во всем, он оттеснил немцев от средиземноморского побережья до гор Каринтии, рассеял и уничтожил все армии, которые австрийский царствующий дом посылал одну за другой в Италию, и даровал европейскому континенту мир. Ни один из полководцев древнего или нового мира не одержал столько великих побед в такой краткий срок, с такими ограниченными средствами и над такими могущественными противниками^[27]. За один год молодой человек двадцати шести лет от роду затмил таких полководцев, как Александр Македонский, Цезарь, Ганнибал, Фридрих Великий. И словно для того, чтобы вознаградить человечество за эти кровавые успехи, он к лаврам Марса присоединил оливковую ветвь цивилизации. Ломбардия была унижена и истерзана вековым господством католичества и деспотизма^[28]. Она являлась лишь полем битвы, которое немцы оспаривали у французов. Генерал Бонапарт вернул этой прекраснейшей области Римской империи жизнь и, казалось, в один миг вернул ей и древнюю ее доблесть. Он сделал ее самой верной союзницей Франции. Он создал из нее республику и, введя в ней своей юной рукой новые установления, тем самым совершил дело, которое являлось наиболее нужным для Франции, а в то же время и для счастья вселенной.

Во всех случаях он выказывал себя горячим и убежденным сторонником мира. Он достоин хвалы, никогда ему не возданной, за то, что был первым выдающимся деятелем Французской республики, который положил предел ее расширению и искренне старался вернуть миру спокойствие. Несомненно, это была ошибка, но в ней повинно его сердце, слишком доверчивое, слишком чувствительное к интересам человечества. Такова причина самых крупных его ошибок. Потомство, которому эта истина предстанет в полном свете, во имя чести рода человеческого не захочет поверить, что зависть современников могла изобразить великого человека бессердечнейшим извергом^[30].

Молодая Французская республика могла существовать, только окружив себя со всех сторон республиками. Генерал Бонапарт нажил себе в Париже много врагов той снисходительностью, какую он проявил по отношению к папе, удовольствовавшись — в тот момент, когда Рим всецело был в его власти, — миром, заключенным в Толентино^[31], да выдачей сотни картин и нескольких статуй. То, что он тогда мог сделать с шестью тысячами солдат, ему пришлось выполнить девятью годами позже, подвергаясь вдобавок большой опасности. Герцог Лодийский (Мельци)^[32], вице-президент Италийской республики, человек безупречно честный и поистине любивший свободу, утверждает, что Наполеон заключил Кампоформийский мир^[33] вопреки секретным приказам Директории. Верить в возможность длительного мира между юной республикой и древними аристократиями Европы значило увлекаться несбыточными мечтами.

Глава 5. Бонапарт и Венецианская республика

Стоит ли пересказывать нападки лиц, которые воображают себя людьми тонко чувствующими, а на самом деле — только малодушны? Они утверждают, будто Наполеон насаждал в Италии свободу теми же способами, какими действовал Магомет, проповедовавший Коран с мечом в руках. Новообращенных восхваляли, им покровительствовали, расточали им милости, а неверных безжалостно подвергали всем ужасам войны: грабежу, непосильным поборам… Упрекать в этом Наполеона — значит упрекать его в том, что он пользовался порохом, чтобы стрелять из своих пушек. Ему ставят в вину уничтожение независимости Венеции. Но разве то, что он разрушил, было республикой? То было правление позорное и развращенное, аристократия, возглавляемая слабым человеком, совершенно так же, как другие европейские правительства представляют собой аристократии, возглавляемые сильными людьми. Привычный для этого милого народа уклад жизни был нарушен, но следующее поколение оказалось бы в тысячу раз более счастливым под властью короля Италии. Весьма вероятно, что уступка Венецианского государства австрийскому дому была секретной статьей леобенских прелиминариев^[34] и что причины, приведенные впоследствии, чтобы оправдать войну с республикой, были лишь предлогом. Французский генерал вошел в сношения с недовольными, чтобы получить возможность занять город без борьбы. Он считал, что Франции полезно заключить мир с Австрией. Он был хозяином Венеции, потому что занял ее. Дать Венеции счастье не входило в его обязанности. Родина прежде всего. В данном случае генералу Бонапарту можно поставить в упрек только одно: его взгляды были менее возвышенны, чем взгляды Директории^[35].

Глава 6. Бонапарт и Директория

Наполеона упрекают в том, что во время Итальянского похода он расшатал не