Фаина вжалась в угол своей комнаты. Она изо всех сил вглядывалась в лицо батюшки, пытаясь отыскать в нем страх, или хотя бы раскаяние. Но тщетно.
- Я никогда не боялся кары небесной, так как давно замолил перед Всевышним все свои грехи.
- Но вы же женатый человек! У вас есть жена в обязанности которой входит исполнение любых супружеских прихотей. Зачем вам вступать в греховные связи?!
- Понимаешь, дитя мое, в любовных утехах я так же привередлив как за обеденным столом. Я люблю борщ, просто обожаю рыбку, но часто употребляю в пищу полезный шпинат и противную овсянку. Человеческий рацион должен быть разнообразным и насыщенным, то же и в сексе. Я люблю свою супругу, но не могу отказать себе в прелестях прекрасной юности.
- Сомневаюсь, что девушкам из вашего ежедневного рациона так же приятно заниматься этим с вами.
- Этого я знать не могу, но, сказать по правде, большинству нравится это дело. В миру многие познали достаточно боли и страданий, чтобы за спокойную и сытую жизнь здесь платить ничтожную плату от которой все выигрывают. Господь наш всемилостив, он все видит и простит детей своих за мелкие шалости. Печально, что у тебя был горький опыт и ты лишилась счастья распробовать неописуемый вкус любовных утех. Но ничего, это все поправимо.
«Господи, зачем только я ввязалась во все это! Зачем я притащила этого страшного человека в свой дом?!»
Забившись в прохладный угол кельи, Фаина отказывалась верить в происходящее. Она ощущала как бесконечный страх, словно воск церковных свечей, разливается по ее телу, моментально застывая в жилах. Она чувствовала себя загнанным в угол зверем, таким же беспомощным, как та самая крыса, которую всего несколько дней назад ей посчастливилось обнаружить в монастырском амбаре. Преднамеренно отвернувшись на каких-то пару минут Фаина знала, что больше не увидит черные глаза-бусинки. Так и произошло. Тогда она пожалела испуганное животное и милостиво дала уйти. Дадут ли ЕЙ хоть какую-то возможность исчезнуть?
Из противоположного угла на нее глядели пугающие, изголодавшиеся, сумасшедшие, не человеческие глаза. Расстояние в несколько шагов не помешало рассмотреть бездонные черные дыры, окутанные в красный дьявольский цвет. Сверлящие ее, они были наполнены самой кровью.
«Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть…» - проносилось в голове, а губы шептали только ей слышные слова:
- Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя…
- Не бойся, дочь моя, не бойся. Господь с нами. Он здесь. Верь мне.– Слова доносившиеся из уст отца Николая, обычно дарующие успокоение, в этот раз звучали зловеще.
Фаине было не важно, что проговаривают ссохшиеся старческие губы, спрятанные в густую белоснежную бороду, величественно спадавшую на грудь, она ничего не слышала. Ее пугала интонация. Ее пугала картинка. Ее пугал предопределенный исход. Но больше всего ее пугало то, что где-то она уже это слышала. Когда-то, она уже видела подобный взгляд. Совсем недавно она готова была стать сбегающей крысой, но тогда ей не дали такого шанса.
- …и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день… - Прижав к груди колени и крепко закрыв глаза, перебирая дрожащими пальцами четки, Фаина лихорадочно продолжала взывать к Господу.
- Дочь моя, что ты там шепчешь? Али не молитовку какую? – Старик, ощущая всю полноту власти и предвкушая радость от предстоящего грехопадения, довольно улыбаясь, медленно приближался к своей жертве.
- …и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки веков. Аминь. Аминь. Аминь.
Закончив, Фаина осенила себя крестным знамением и вновь принялась повторять все те же, спасительные строки. Не может Господь, приведший ее в свой дом всего полгода назад, оставить ее в этот страшный миг. «Господи, не отвернись от меня в этот раз. Помоги!».
- Отче наш, Иже еси на небесах...
- Ммм, молитва все же. – Отец Николай подошел впритык и немного наклонился. Фаина отчетливо ощущала на собственной голове тяжесть свисавшего с его шеи позолоченного креста. – Да полно те, дочь моя, тревожить отца нашего попусту, он ведь и так рядом. Даже ближе, чем ты думаешь, - многозначительно протянул священник.
Руки батюшки вмиг сорвали с головы Фаины черный ситцевый платок, который совсем недавно выдала ей настоятельница Леонида, и принялись жадно ощупывать каждый волосок, аккуратно освобождая его из тугого хвоста. Фаина слышала, как священник ненасытно вбирает в себя запах ее волос, как громко в эти секунды он наполняет свое тело кислородом, но не спешила что-либо предпринимать, все еще надеясь на Спасителя и чудо.
- Фаина, дочь моя, верю ты помнишь самое главное правило дома нашего? Помнишь, чему учила тебя наставница Леонида? – Отец Николай, казалось, утратил рассудок. Закрыв глаза, он то и дело растрепывал волосы перепуганной до смерти девушки. Он забыл о своем боге, сейчас он полностью был во власти дьявола. – Послушание, не так ли? Дочь моя, сможешь ли ты быть монахиней, напрямую зависит от соблюдения именно этого закона. Так ты готова быть послушной?
Почему прежде она не замечала, как противно звучит голос этого мужчины?
Готовая дать достойный ответ, Фаина распахнула глаза иии… Она была готова сразиться с демоном овладевшим батюшкой. С помощью двух смертных грехов она собиралась победить третий, отстоять себя, но осеклась. Праведный гнев и гордыня, уступили кротости и смирению, когда прямо перед своими глазами она увидела распятого Иисуса.
В миг, когда Фаина готова была принести в жертву полгода усердных монастырских стараний и дать отпор батюшке, по носу ей ударило тяжелое распятие. Раскрыв глаза, она увидела Иисуса распятого на кресте. Золотое украшение было большим, но не на столько, чтобы в мельчайших подробностях разглядеть вовсе не золотое