тебя, я люблю тебя…

И он отвечал ей:

— Я люблю тебя, я люблю тебя…

Алена забыла о камерах, о кино, о том, что на нее смотрит столько людей. Слезы все катились у нее из глаз и вдруг прорвались рыданием. А с трибун бежали какие-то люди, ее хотели оторвать от Макса-Федерико, но она вцепилась ему в плечи, и тогда он, открыв широко глаза, прошептал:

— Амор, амор… Эми… — И вдруг замер, откинув вбок голову. Когда Алена увидела это, она потеряла сознание.

Очнулась она на вилле, где была куча народу. К ней сразу подошли Дагмар и Улита. Они смотрели на нее как-то странно, и ей показалось, что она плохо все сделала или что-то случилось с Максом.

— Макс?.. — спросила она.

— Он здесь, — откликнулась Улита, — ты пока отдохни, девочка моя…

— Ну, ты дала! — изумленно закричал подошедший Леонид. — Так рвануть! Ну Сара Бернар! Алиса Коонен! С ума сойти, как она неслась, как разрывала платье!.. А как рыдала! О Боже, я видел, как плакали в массовке. Только ты сначала забыла имя…

Дагмар легко улыбнулась:

— Это поправимо.

— Но я больше не смогу… — прошептала Алена.

— И не надо, все равно — озвучка! В общем так, ты — актриса, мне так сдается, — сказал учитель, будто смущаясь, и отошел в сторону. — И Макс был хорош! Играть вам, дети, и играть!

Все ушли, она не заметила как, — испарились. А к ней подошел Макс и сел рядом.

— Макс, — она дотронулась до его губ пальцами, и глаза наполнились слезами.

Он наклонился к ней и шепнул:

— Я люблю тебя…

— И я… — эхом отозвалась она и вдруг сказала: — Сегодня ночью мы будем вместе.

— А если днем? — спросил он, улыбаясь.

Он постарался снизить пафосность. Задернул жалюзи, закрыл на ключ дверь. Подошел к ней, медленно снял обрывки платья, стянул трусики, и она осталась лежать, не шевельнувшись, совершенно обнаженная. Быстро разделся сам и лег рядом с нею… Она вздрогнула и уже хотела сказать — не надо… Но он стал целовать ее, не давая ей сказать ни слова… И что-то вошло в нее, и ее пронзила острая, почти невыносимая боль, и она чуть не закричала, но он зажал ей рот губами. Она обхватила его голову руками, смотрела в его странно-напряженное лицо и прошептала:

— Макс, я так люблю тебя…

Скоро она перестала ощущать себя, чувствовала только его, и это уносило ее куда-то в высь. И от неведомого этого ощущения почти отключилась, а когда пришла в себя, увидела над собой лицо Макса.

Он улыбался ей нежно и ободряюще.

— Ну не так уж я страшен? — спросил он смешливо.

Она серьезно ответила:

— Мне от тебя ничего не страшно.

И она увидела, что глаза у него как-то блеснули — неужели слезы? У Макса — слезы? Из-за нее? Алены? Уродливой девочки из Славинска?..

Под утро, когда он ушел от нее, вернее, она ласково прогнала его, Алена, не проспав ни минуты, решила бежать.

Все хорошо. Она — женщина Макса и любит его, а он — ее, но нельзя, чтобы их любовь превратилась в обыденность. Нужно исчезнуть. Так ей подсказывала интуиция. Исчезнуть, чтобы он не видел ее, а думал о ней. Сейчас перерыв в съемках, другие будут играть, она — позже… До этого может произойти все что угодно, а если продлится у него любовь к ней, тогда все правильно, нет… — она будет держать себя так, что никто ничего и не подумает. Интрижка. И только. Так решала, вдруг ставшая снова рассудительной, Алена. В общем, загадывать нечего, а надо садиться в самолет, писать письмо Улите и Леониду Матвеичу и бежать. Ведь если она увидит холод в глазах Макса, тогда и вправду настанет катастрофа, которую она вряд ли переживет… А сейчас уходит она. Так, он ее не забудет!

Написав на ее взгляд вполне разумное письмо, Алена собрала вещи и поняла, что одна она никуда не полетит и не поедет. Надо идти к Ангелу. Только той она сможет объяснить все, и только та поможет ей и поймет все.

Макс сидел на террасе и пребывал во мраке. …Что происходит с ним и с женщинами, которых он выбирает? Или они — его? Что Алена улетела в Россию, он узнал недавно, впрочем, как и все. Когда нашли ее письмо, все стали ахать и охать! А он был даже спокоен. Может быть, Алена умнее всех… Скоро все они будут в России… И он встретится с ней. Что из того, что она улетела первой? Он понимал, почему она сделала так, но не обижался и не сердился. Он и сам не знал еще, чего он хочет. Алена трогала его своей прелестью и детскостью, которые он совсем недавно в ней увидел… Ангел — мальчишеством. Улита — идеал его и мечта, не осуществимая. Все они прекрасны… Он знал, что истина близко и откроется ему враз, неожиданно… И как это случится, ему пока знать не дано.

Когда Алена и Макс стояли на подиуме, получив свои награды за две главные роли, зрители заходились от восторга: так юны и красивы эти двое, почти небесно! И всем казалось, что они любят друг друга… Да в этом все были уверены!

Многие дамы прослезились. Но больше всех — маленькая черноволосая женщина в серебристо-синем костюме. Она даже очки сняла, так заливали ее глаза слезы счастья. Счастья?.. Видимо, да.

Наталья Ашотовна, плача и всхлипывая, однако не могла не думать о том, что девочка Алена из хорошей семьи, умненькая, не очень уж красива, но у Макса свои взгляды. Главным, что совершенно примиряло Наталью, было то, что Алена талантлива! Так все кругом говорили.

Одни глаза, смотревшие на сцену, были совершенно сухими. Синие, яркие, как летнее небо перед закатом, они смотрели только на Макса. И в этих глазах было намешано многое: тоска? Да, пожалуй. Восхищение? Да. Но еще и некая усмешка. А так, на вид, сидит красивая девочка-мальчик в бархатном черном брючном костюме, с тоненькой золотой ниткой на шее.

Старика не вспомнили. Наверное, так было надо. Слава досталась больше всего, кроме самих героев, конечно, Улите и Леониду.

Глаза Макса все время искали кого-то в публике, и наконец найдя, он выкрикнул:

— Дагмар Бильдт!

На сцену поднялась старая, но прекрасная Дагмар.

Крики и аплодисменты глушили все, но Макс, повернув голову к Улите, одними губами что-то прошептал, что, она не поняла, только как будто уловила слово — «всегда»…

И улыбнулась ему.

ЭПИЛОГ

Раннее утро. Воздух нежен, как крылышко мотылька, и свеж, как запах яблока. Море тихо и зелено, только у кромки берега о чем-то лепечут белые бурунчики. Рай. Земной — другого мы не знаем.

Под сине-белым зонтиком, в глубоком плетеном кресле удобнейше расположился очень старый человек, в панаме, легких брюках и белой футболке. На столике рядом бутылка «Перье» и сверкающий чистотой бокал. Сигары, грозные на вид. Старик, прищурившись, смотрит, как выплывает лик яркого, еще холодного сейчас, солнечного светила. Может быть, он задремал, потому что не