Хильдебранта – не представляют из себя ничего серьёзного. Они из тех, с которыми могут справиться даже Сим Форд или Гарри Тёрстон Пек. Но, так или иначе, ответа я не знаю. Может быть, Билл Уотсон… а может быть, и нет. Завтра расскажу. Ну, Ваше Величество, в любом случае я рад, что вы вмешались и помогли скоротать мне время. Наверно, и сам мистер Аль-Рашид дал бы задний ход, если бы вдруг кто-нибудь из избирателей огорошил его подобной штукой. Итак – спокойной ночи, да пребудет с вами мир, а также всё-что-вы-только пожелаете-попросить-у-Аллаха…

Маркграф, сохраняя мрачное выражение лица, протянул руку.

– У меня просто нет подходящих слов, чтобы выразить своё сожаление, - грустно произнёс он. – Ни разу в жизни я не оказывался в положении, когда был бы не в состоянии как-то помочь. Какая курица лёжа длиннее всех прочих? Весьма затруднительно. Вообще-то есть такая порода, как плимут-рок, но…

– Оставьте, – оборвал молодой человек. – Профессия калифа обязывает к серьёзности. Не думаю, что вам показался бы забавным даже проповедник, защищающий Джона Д. Рокфеллера. Так что – спокойной ночи, Ваше Всемогущество.

По привычке маркграф начал рыться в карманах. Затем вынул карточку и вручил ее молодому человеку.

– Во всяком случае, окажите мне честь принять вот это, – сказал он. – Возможно, наступит время, когда она пригодится вам.

– Спасибо, – ответил молодой человек, небрежно засовывая карточку в карман. – Меня зовут Симмонс.

***

Да устыдится тот, кто посмеет хотя бы намекнуть, что интерес читателя и дальше должен ограничиваться лишь деяниями маркграфа Августа-Михаила фон Паульсена Квигга. Я буду непритворно растерян, если моя рука ошиблась в выборе пути, по которому надлежит следовать сердцу того, кто прилежно внимает мне. А посему нам стоит как можно быстрее перенестись в завтрашний день и оказаться у дверей Хильдебранта, шорных дел мастера.

Двести фунтов Хильдебранта покоились на скамье, прилаживая серебряную пряжку к сыромятному ремню.

Билл Уотсон пришёл первым.

– Ну што, – сказал Хильдебрант, трясясь всем телом с гнусной самонадеянностью завзятого шутника, – иметь ли фы откадка? Какой куриц тлиннее тругих, кокта лешать?

– Э-э… ну, я думаю… – ответил Билл, подобострастно потирая подбородок, – я думаю, мистер Хильдебрант… та, которая прожила больше других. Ведь верно?

– Найн! – отрезал Хильдебрант, яростно качая головой. – Фы не иметь докадаться ферный отфет!

Билл вышел прочь и вновь вступил во владение фартуком из тика и холостяцкой жизнью.

И вслед ему явился молодой человек, потерпевший фиаско Арабских Ночей -бледный, печальный, утративший надежду.

– Ну што, – спросил его Хильдебрант, – иметь ли фы откадка? Какой куриц тлиннее тругих, кокта лешать?

Во взгляде Симмонса читались лишь безысходность и ярость. Быть может, следует проклясть эту гору убийственного юмора – проклясть и умереть? К чему всё… Но как же Лора?..

Затравленный, потерявший дар речи, он засунул руку в карман пальто и встал. И вдруг ощутил, что его пальцы коснулись карточки маркграфа. Он вытащил её и впился в неё взглядом так, как стоящий под виселицей следит за полётом мухи. На карточке резким округлым почерком Квигга было написано: «Предъявителю – один жареный цыплёнок».

Глаза Симмонса вспыхнули.

– Мёртвая! – выпалил он.

– Корошо! – взревел Хильдебрант, ликующе раскачивая стол. – Фы есть прафы! Фы иметь приклашение приходить ф майн дом ф фосемь тшасофф на прастник!