Браконьеры
Инспектор, друг из рыбнадзора,
ты не спасешься от позора!
Уже смолою пахнут лодки,
а возле домика вдовы
опять язятники оглохли
от разгулявшейся воды!
Еще волнуют их разливы,
но этой гулкой воли власть
уже слабее, чем наживы
все возрастающая страсть.
Не зря с утра они хлопочут
и новый пробуют мотор,
над рыбнадзоровцем хохочут,
не пойман за руку — не вор!
Опасность дело окрыляет,
удача головы кружит.
Их только аммиак пугает,
их только нефть в реке страшит.
«С Днепра на город плыл туман…»
С Днепра на город плыл туман —
не одиночество, а мнимость,
и лишь окно вдали светилось,
там пел о жизни графоман.
Но, тяжкий груз взвалив на плечи,
увы, не знал он русской речи
и в сорок лет постичь не смог,
что вдох и выдох — это вздох.
И все же я его любил
за гордость, бедность и отвагу,
за то, что ночью выходил,
дрожа от сырости, к оврагу.
Он знал — при жизни славы нет,
и насмерть бился над сонетом.
На зависть истинным поэтам
он жил, как истинный поэт.
Рыжая Майя
В городе ночью шумят листопады.
Воздух трещит за стеклянной стеной.
Я засыпаю, лечу под канаты и,
просыпаясь, трясу головой.
Тренер не спит — финалисты продули!
Лучшую «муху», как ветром, смахнули!
«Тяж» разучился удары держать.
Очень страдает. А мне наплевать.
Радостей жизнь для меня не избыла.
Что мне какой-то проигранный бой?
Вечером слава меня обделила,
утром уже окрылила любовь!
Юноши дуют в спортивные трубы.
Кружится мусор вчерашнего дня.
Листья летят. И в разбитые губы
рыжая Майя целует меня.
«Подросток у тебя в подъезде…»
Подросток у тебя в подъезде,
как в утешительном заезде
на пятой, на седьмой воде,
когда на веслах одиночки
веселый догорает день
и машут жалкие платочки.
Он согласился быть десятым,
пятнадцатым или двадцатым
и никого не ревновать.
Сейчас, наверно, это в моде.
Принадлежу к другой породе —
звенящий воздух разорвать,
до крови ногти обломать,
быть первым или проиграть!
«Проспал на охоту! Аж бросило в пот…»
Проспал на охоту! Аж бросило в пот,
как будто проснулся однажды в субботу,
забыл, что ее подарили народу,
и вздрогнул — проспал на литейный завод.
И радостно вспомнил: суббота — свобода!
И вновь потекла золотая дремота —
веселые реки, вольеры, охота, удача…
И вдруг на охоту проспал.
Смотрел в потолок и себя утешал:
дождливая осень, плохая погода.
И вспомнил, что пуще неволи охота,
однако же, сладко я нынче поспал…
И вдруг засмеялся — ведь это свобода!
«Полный неба холодного клен…»
Полный неба холодного клен
резко сажей внизу обведен!
Это юность. Рабочий вагон…
И завод. И раздробленный сон,
словно льдина слепая налезла
на стальное ребро ледореза,
рассыпая оскольчатый звон.
Нам пора, позади перегон.
Спрыгнешь — брызги летят из оврага…
Это радость твоя, как собака,
с дрожью капли воды отряхнет,—
вспыхнет радуга!.. И расцветет,
зацепившись за угол барака.
Ты замрешь в полукружье огня,
в синих зарослях стружки фабричной…
Это небо от скуки приличной
охраняет тебя и меня!
Веселая баллада
Я мало ел и много думал.
Ты много ел и мало думал.
А в результате — как же так? —
ты — умница, а я — дурак!
Ты засмеешься — я заплачу!
Ты сбережешь, а я растрачу!
Ты помнишь — я уже забыл.
Ты знаешь — я уже не знаю.
Но если ты меня простил,
то я вовеки не прощаю.
Ты стар? Глаза твои устали
следить пронзительные стаи
несущихся куда-то птиц,
осенних листьев и страниц?
Тогда я молод, молод, молод,
люблю дорогу, спирт и холод,
весенний гай, грачиный грай!
Ты умираешь? Умирай!
Но поскорее выбирай.
Ты в рай? Тогда я в ад! Прощай!
В чужом городе
Бессмысленно живут и умирают,
лишь на мгновенье где-то в глубине
осознают, безвольно ощущают,
что это все в каком-то вечном сне.
Похож на правду этот сон порою,
дождь прошумел, и выросла трава.
Блестит булыжник мокрый под луною.
Днем от забот кружится голова.
Все наяву — справляют дни рожденья,
шлют телеграммы, плачут, пьют, поют,
во сне ложатся и во сне встают,
а думают, что это пробужденье.
«Боль перелетная, получужая…»
Боль перелетная, получужая
стала родной. А причина какая?
Американский серый журавль
весь уничтожен в долинах Гудзона.
«Некого брать под охрану закона»,—
как сообщает научный журнал.
Весь, от Гудзона и до Айовы,
начисто выбит трубач бестолковый.
Трезвость крылатую косит породу.
Трезвое племя на землю пришло.
Душат свободу и грабят природу
и процветают потомкам назло!
«На родине моей уже скрипят паромы…»
На родине моей уже скрипят паромы,
а у тебя в