ЕЛЬЦИН ПРЕЗИДЕНТСКИЕ СТРАЖНИКИ

ЗИМА 96-го

Я голодный и очень злой. Сегодня опять ушел на службу задолго до того, как проснется семья. Чтобы не смотреть в глаза жене, детям и догине Шерри. Уже который месяц живем без зарплаты. А моего офицерского пайка с осточертевшей говяжьей тушенкой хватает на неделю. В домашнем. холодильнике — пустынная зима. С некоторых пор я стал замечать, что семья каждый вечер встречает меня глазами моей вечно голодной собаки.

Представляю, какой праздник будет, когда принесу домой свои несчастных полтора лимона, хотя к тому времени почти все эти деньги будут уже чужими — долги.

В метро видел сухую старуху. Она держала в руках плакатик: «Подайте Христа ради — хочу кушать». Такой же плакатик мне захотелось повесить на грудь поверх шинели. Я бы только добавил подпись — «Защитник Отечества»…

Скоро уже три месяца как государство не отдает армии долги. А тут еще, как назло, приболела жена и я стал единственным кормильцем в семье. На днях пришлось полдня проторчать в двадцатиградусный мороз на Киевском рынке, чтобы продать комплект зимней военной одежды. Я молил Бога, чтобы меня никто не узнал из своих, генштабовских, или их жен, частенько в последние месяцы забредавших сюда с той же целью. Но случилось именно то, чего я боялся: меня узнал давний знакомый — преподаватель академии Генштаба, отставной генерал. Заметив, что я дымлюсь от стыда, он раскрыл громадную, как танковый чехол, сумку, набитую сантехникой, и сказал:

— Ничего зазорного. Жизнь вынуждает…

У него было отличное настроение. Выгодно загнал два крана, которые зять-офицер припас еще со времен службы в Германии. Предложил «погреться». Выпили. Пошел обмен новостями. Николай Павлович рассказал, что в академию ГШ приехали учиться китайские офицеры и что в альма-матер, в небольшом зале с высокими потолками, оборудуют часовенку — предмет особой гордости начальника академии генерал-полковника Родионова. Подключил художников-добровольцев, уговорил раскошелиться отставника-полковника, председателя какого-то фонда. «А в остальном, как и везде: «Когда же выдадут деньги?»…» Генерал-генштабист вспомнил, как на 23 февраля, в День защитников Отечества, генерал Родионов отказался от ритуального доклада и сказал слушателям и преподавателям: «Невеселый получается праздник. Но будем верить, что доживем до лучших времен». И отпустил людей по домам… А в приемную начальника Генштаба уже в тот же день приполз ядовитый слушок, что Родионов «сорвал торжественное мероприятие». В то время на Арбате служили люди, которые с особой бдительностью присматривали за Игорем Николаевичем. Причины были разные: одни «караулили» должность начальника академии ГШ (Родионову было уже под шестьдесят), другие не без умысла акцентировали внимание министра на том, что он дружит с Лебедем, и коллекционировали его колючие высказывания, свидетельствующие о нелояльности к Кремлю.

Генерал-«сантехник» распрашивал меня о генштабистах, которые были его учениками. Особенно — о начальнике Главного оперативного управления ГШ генерал-полковнике Викторе Михайловиче Барынькине, которого консультировал, когда тот готовился к защите докторской диссертации.

— Кстати, — сказал я генералу, — на 23 февраля Барынькин тоже, вроде Родионова, сказал на торжественном собрании подчиненным, что «невеселый получается праздник»… А накануне попросил министра: «Павел Сергеевич, мне стыдно идти к людям с пустыми руками. Выделите десятка полтора именных часов». Грачев согласился. Дал даже больше, чем просил Барынькин.

В тот день многие офицеры ГОУ ГШ были особенно благодарны министру и своему непосредственному начальнику. Часы «Командирские» шли на старом Арбате нарасхват. Было что выпить, было чем закусить защитникам Отечества… А я представлял, как турист-американец в каком-нибудь Колорадо после возвращения из Москвы будет с гордостью показывать родным и знакомым часы «Командирские» с надписью «От министра обороны России»…

Генерал ушел. Я остался на рынке делать свой бизнес. Чтобы быстрее смыться с места позора, я решил загнать свой товар за 250 водителю таджикского рефрижератора, приехавшему в Москву продавать капусту. Но водила оказался основательным покупателем. Напялив пятнистый ватник, он на своем языке подозвал напарников, и они стали громко обсуждать мой товар. В те минуты мне хотелось быть в черной маске спецназовца…

За последнее время я перебрал много способов левого заработка: после службы собирал мебель в одном из банков на Арбате, разгружал вагоны с древесиной на товарной станции и даже рекламировал «гербалайф» среди пузатых иностранцев у входа в «Метрополь». До тех пор, пока майор ФСБ не посоветовал: «Смойся дальше, чем я вижу». Мои приработки требовали много времени и сил, но были мизерными.

Когда полковникам очень плохо, им в голову лезут очень плохие мысли…

ЖИТУХА

…В дверь моего кабинета кто-то опять стучится. Входит сослуживец. Здоровается, бросает жадный взгляд на пачку сигарет «LМ» (их у нас прозвали «Леонид Макарович»), лежащую на столе.

— Извини, можно стрельнуть?

Слова еще говорятся, а пальцы уже выковыривают сигарету из пачки. Это нормально. Так часто делаю и я. Секунда стыда — зато пять минут кайфа. Лет десять назад я бы скорее пробежал по улице голяком, чем стрельнул у сослуживца сигарету. Сейчас это обычное дело. Убогая жизнь и святые каноны офицерского этикета превращает в условные. Мы опускаемся, сами того не замечая.

Полковник гасит окурок. И смотрит на меня — такие взгляды я каждый день встречаю в пешеходных переходах и в метро…

— Старик, у тебя полтинника до получки не найдется?

Я ничем не могу помочь, поскольку сам рабочий день начал с обхода кабинетов, имея ту же цель. Попытка поправить свое финансовое положение окончилась крахом. Но я не теряю надежды. По лабиринтам узких подземных коридоров, облепленных белоснежным кафелем, бреду в соседнее здание — к другу Валерке, который служит в Центре военно-стратегических исследований Генштаба. На его рабочем столе — огромная секретная карта, усеянная роями цифр и букетами разноцветных стрел, на ней лежит отрывной листок календаря, на котором от руки написано: «Иванову — 100, Петрову — 500, Сидорову — 750»…

— Ты случаем не богат? — опережает меня стратег, озабоченный собственным безденежьем больше, чем коварными замыслами супостатов…

ПРОЛЕТ

По тому же белоснежно-кафельному подземному маршруту возвращаюсь обратно, а навстречу — замминистра обороны генерал армии Константин Иванович Кобец. Неспешная, уверенная