не выпрыгнула со второго этажа да не прижала тех, что со двора тебя обойти хотели, — была б твоя Надька вдовой. Может, нашла б себе другого, не такого бесстыжего!

— Да правильно он все сделал! — заступился Топорик. — Если б он вас сюда не привез, мы бы не знали, где вас искать. Кстати, говорят, при одном жмуре нашлось то, чего в барсетке у Евсеева не было. Так что двух зайцев убили. А может, даже трех. Алика вот только жаль…

— А что случилось? — спросил Таран.

— Да понимаешь, когда мы с той, писательской дачи хотели следом за вами гнать и уже собирались в наш фургон садиться, «Паджеро» неожиданно вывернул откуда-то. Вроде мимо нас проехал, спокойно так, неторопливо. Откатил метров на полета, и тут из верхнего люка высунулся гад с «мухой» — шарах! Прямо нам в лоб гранату засадил. Если б мы все уже по местам сидели… Можешь догадаться, чтоб из нас было. А так нас только волной слегка тряхнуло. Но не сильно, даже стекла на даче не вылетели. Серега, правда, рацию выронил и раскокал. Ну, а Алик уже за баранкой сидел… Хорошо, что ты его не видел.

— А мы думали, они дачу взорвали, — произнес Юрка, — зарево было — будь здоров.

— Ни хрена этой даче не сделалось, — хмыкнул Топорик. — И «мерс» вы почти не поцарапанным оставили. Вещички целы, а человека нет… И за что, почему погиб — неизвестно. Так и живем, господа-товарищи!

ЭПИЛОГ

Вредлинские завтракали в своей дачной столовой. Их трапезу разделяли Стас и Василиса.

— Знаешь, Миля, — сказала Александра Матвеевна, помешивая кофе серебряной ложечкой, — оказывается, прямо перед нашей дачей на улице позавчера вечером взорвали машину!

— Правда? — искренне изумился и испуганно захлопал глазами драматург. Откуда это известно?

— Василиса сегодня ходила в магазин, там все об этом судачат.

— Странно, а мы, когда возвращались вечером, ничего не заметили.

— Конечно, ее же убрали еще вчера днем. В то время мы гуляли по Суздалю. Осталось какое-то пятно на асфальте, а так ничего, никаких следов.

— Ужасно! Здесь, в поселке, где живут интеллигенты, — и такое. Кто-нибудь погиб?

— Один человек, кажется, шофер, — произнесла Василиса. — Говорят, машина как факел горела.

— Скорее всего, Эмиль Владиславович, — подал голос телохранитель, — ее не взорвали, а из гранатомета подожгли. Если б в машине хотя бы одна шашка на 200 грамм сработала, тут бы ни одного стекла не осталось, ни у нас, ни напротив. А тут видно, что кумулятивная граната ударила. Попали в ветровое стекло, водителя разорвало, бензобак взорвался, но основная ударная волна вдоль улицы прошла.

— Все равно ужасно! Куда катимся, черт побери?!

— Миля, не волнуйся, тебе это вредно, дружочек! Думай о хорошем. Ведь ты так хорошо чувствовал себя эти два дня!

— Я и сейчас себя прекрасно чувствую, — бодро сказал Вредлинский. По-моему, эта поездка вдохнула в меня новые силы! Для писателя очень важно время от времени прикасаться к изначальному, к истокам, к вечному… Какой духовный кладезь есть православная вера! Какие благолепные лица у монахов возрожденных обителей! Насколько все это выше, чем все эти бандитские разборки…

— Конечно, конечно! — пропела Александра Матвеевна. — Тебе непременно надо написать сценарий на тему духовного возрождения России. А Жора Крикуха его с блеском поставит.

— Непременно! Вот пусть только вернется из Америки Пашка Манулов! Обязательно возьмем за бока этого буржуя!

Никто из четверых сидевших за столом не сохранил в своей памяти ничего, кроме воспоминаний о поездке во Владимир и Суздаль. Они были бы очень удивлены, если б кто-то поведал им о том, что воскресенье, понедельник и вторник они проводили совершенно по-другому. И'еще больше их удивило бы, если б они узнали, что помянутый за столом Манулов находится не в Америке, а гораздо ближе…

* * *

Сколько прошло времени — Павел Николаевич не знал. Впрочем, когда он очнулся, его этот вопрос вовсе не интересовал. Его не волновали и другие вопросы, которые изводили его еще накануне. И в памяти у него не было даже следа от виртуальной беседы с Бородой. И о том, как ему сделали инъекцию желтоватой жидкости из ампулы с лаконичной наклейкой «331», он не помнил.

Зато самочувствие у Манулова было отличное. Он ощущал необыкновенную бодрость и силу во всем теле, вообще-то порядком поистрепавшемся за 60 с лишним лет. Он лежал на той же солдатской койке, что и вчера, глаза его видели ту же унылую обстановку камеры, ноздри чуяли все тот же парашный дух, но никаких неудобств от этого он не испытывал. И голода, и холода не чувствовал, и на волю, в пампасы, не хотелось. Единственное, чего он желал,

— это чтоб пришел Командир и отдал Приказ…

Гробовщик вбил последний гвоздь в крышку гроба.