любо по гладкому дну покатиться!

После такой игры выбежали мы на другой берег, где росли ореховые кустарники, а за ними начинался большой лес. Выбежали и вдруг увидели — навстречу ежик. Испугался, клубком свернулся и у старого пенька притаился. Не успел я на него полюбоваться, как ребята начали ежа бить, травить.

На свист Гришки набежала целая свора собак. На ежа бросаются, хватают, отскакивают. У всех пасти в крови, а ежик весь в слюне, как в пене.

— А вот я тебя! А вот раскрою! — хлестал ежа кнутом Гришка. — Вгоню иголки в тело!

— Что вы делаете, ребята? — вступился я.

— А вот ежа травим! — ответил, замахиваясь кнутом, Гришка.

— Оставь сейчас же! Он ведь полезный.

— Врешь, не железный! Ату его, ату! — продолжал свою злую забаву Гришка.

— Ведь он же вас от змей спасает… Ваш друг, а вы его бьете. Вот несознательность!

— А ты не лезь, не выхваляйся!

— Нет, я не позволю! — И я загородил собой ежа.

— Смотри не подвертывайся, кнутом ожгу!

Парень попытался оттолкнуть меня, а я ни с места.

Уступать злу — не по-пионерски, но, видимо, и Гришка не привык, чтобы ему перечили. Раз! — и дал мне тумака…

И не успел оглянуться, как сам шлепнулся на землю так, что ноги поднялись в воздух.

Вожатый наш был боксером-любителем, и кое-чему мы у него научились.

Думая, что он поскользнулся, Гришка вскочил и еще раз сунулся на меня с кулаками. И еще раз шлепнулся в пыль.

— Не лезь, хуже будет! — предупредил я, пригнувшись и скрестив перед своим носом кулаки.

— Да я тебя сейчас! Да вот я! — грозился Гришка, отряхиваясь от пыли, но нападать не решался.

А ребятишки, набежавшие со всех сторон на этот шум, вопили с восторгом:

— Дай ему, городской! Дай ему крепче! Ишь, рыжий! Что сытей всех, то и сильней всех! За него другие работают, а он по улицам жирует…

С любопытством посмотрел я на Гришку — почему же это на него «другие работают»? Это еще что за новость? Это ведь на кулаков только могут другие работать, а Гришка бедняк в продранных штанах.

— Ну да, работа дураков любит! Чего глаза выпучил, красномордик? Вот как схвачу за удавку, так и придушу!

Гришка вдруг прыгнул с земли, как кошка, и, ухватив меня за галстук, так стянул, что перехватило дыхание и помутилось в глазах. Я зашатался. В это время мимо проходил, ведя в поводу смирную лошадь, паренек в картузе и в сапогах. Не отпуская повода, он дал Гришке такую подножку, что тот откатился прочь, разжав пятерню.

— Ты что? Тебя не трогали! — завопил он.

— А ты не дерись не по правилам! Кто же это за шарфы душит?

— Это не шарф, это пионерский галстук, — сказал я, отпуская затянутый узел.

— Ну и, однако, тянуть за него нечего! — спокойно проговорил паренек и, так же не торопясь, повел лошадь в деревню.

Он важно вышагивал в своих богатых сапогах с лаковыми голенищами, а на пыльной тропинке оставались отпечатки его босых ног. Но я не обратил особого внимания на такое чудо. На душе было скверно. Из-за какого-то ежика поссорился с бедняком, был выручен кулаком. Вот чепуха какая! Надо же так неудачно начать знакомство с деревней…

Познакомимся ближе

…Удивил я в день своего приезда не только деревенских ребят, но и взрослых. Родственников напугал даже — после обеда залег на лавку под образа и заявил:

— Мертвый час!

Тетка Настасья руками всплеснула:

— Батюшки, помирает! За попом ай за доктором бежать?!

А дядя Никита на нее:

— Говорил тебе — не неволь мальца деревенской пищей! «Попей кваску… Поешь редечки!..» Вот тебе и поел!

Услыхал мой отец:

— Ничего, ничего! Пища тут ни при чем. Это у них правило такое пионерское: после еды — покой. Его еще в детском саду этому обучили, потом в пионерах. — И рассмеялся: — А ты, пионер, чего людей страшными словами пугаешь?

— Да ведь как же не напугаться — это у нас старики, бывало, как помирать соберутся, ложатся на лавку под образа и говорят: «Ну, простите, добрые люди, пришел смертный час», — сказала тетка Настя. — Я как услыхала, у меня руки-ноги затряслись!

А маленькая деревенская сестренка моя, по имени Стеша, которая очень робела и наблюдала за мной больше издалека, тут же наябедничала:

— Мамонька, он и с мальчишками дрался и с девчонками играл! — И стала шептать, как я Гришку с ног сшиб и как Машу в игру взял…

Тетка ахнула:

— Как же это ты, Васенька? Как же это, племянничек? С Машей будешь играть — все ребята засмеют! В невесты ее тебе дадут. А за Гришку тут тебя изувечат!

— А я ничего не боюсь, я пионер! — нарушил я покой мертвого часа.

— Да что ж это за пионеры за такие? — подивилась тетка неслыханному слову.

— Пионер — всем ребятам пример, — ответил я.

— Это хорошо, — согласилась тетка, — если пример.

— Пионер — смена смене.

— А это чего?

— А это, — ответил за меня отец, — значит так: комсомол — коммунистам смена, а пионеры — комсомолу смена.

— Ага, значит, маленькие комсомольцы?

— Ну вроде того. Новая организация у нас такая в Москве — пионеры. Это значит — люди передовые, во всем первые. Вот Ленин-то, наш Ильич, он ведь тоже пионер, первый организатор партии большевиков, первый создатель Советского нашего государства, первого в мире. Ленин-то и сказал, что для ребят двенадцати-четырнадцати лет надо создать детскую коммунистическую организацию.

Вся семья к этому рассказу прислушалась.

Вот они откуда, пионеры-то!

— И первый пионерский отряд появился именно у нас, на Красной Пресне! — с гордостью сказал отец.

Я тоже этим гордился. Вообще я гордился Красной Пресней. Ведь первое восстание против царя подняли в 1905 году рабочие Красной Пресни. И мой отец еще мальчишкой был ранен на баррикадах — патроны подносил.

— Он у меня идейный, — сказал отец, — с малых лет за коммунизм. Посмотрите на его красный галстук: это ведь символ. Красный цвет — цвет революции, а три конца означают дружбу трех поколений: коммунистов, комсомольцев и пионеров.

Тетка Настя даже подошла и пощупала красный галстук на моей шее…

Слушали этот рассказ отца немногие, только свои родственники, а к вечеру про пионеров знала уже вся деревенька Лыковка! И как это узналось! Ни газет здесь не было, ни телефонов. А на завалинках старухи только про меня и говорили. Шел я по улице — пальцами на меня показывали:

— Вот он, пионер-то!

— Смотри-ка, смотри-ка, какой на нем галстук!

— Смена смене идет!

— Махонький коммунист…

— Мал, да удал, самого Ленина видал!

Да, я видел Ленина. Однажды, когда был совсем маленьким, отец взял меня на первомайскую демонстрацию. Когда вышли на Красную площадь, отец подхватил меня на руки, посадил на плечо, и