ванной.

— Зачем, мама? Неужели ты будешь так поздно стирать бельё?

— Не бельё, а твоего лешего. Вон, грязнущий какой!

Мы вымыли Керюшку. Вытирая её простынёй, я спрашивал маму:

— Что теперь будет? Неужели отдать Керюшку? Она ведь сама нашла нас, бежала через весь город одна…

— Нечего собаке взад и вперёд мотаться! Пусть здесь живёт! — сердито ответила мама.

Я крепко расцеловал её. Но вскоре я снова огорчился:

— А брат Марии Петровны узнает и потребует отдать ему Керюшку!

— Ты напиши Марии Петровне, чтобы она тебе оставила собаку. Адрес у тебя есть?

— Да, но письмо долго идёт…

Мама достала из сумки деньги и сказала:

— Ладно уж. Пошли ей утром телеграмму.

— Мамочка, миленькая! Я сейчас сбегаю!

— Нет, сейчас поздно.

— Почта напротив, я мигом. Разреши. Ты сегодня такая хорошая!

На почте мне помогли составить телеграмму. Я волновался и не мог соображать.

Мама постелила Керюшке кусок старого одеяла на полу. Мы все улеглись, мама потушила свет. А Керюшка прыгнула ко мне на кровать и тихонько поползла к моему лицу. Я обнял её большую голову, и мы заснули.

На другой день пришёл ответ Марии Петровны.

Я прочёл и хлопнул телеграммой Керюшку по носу. Она схватила её зубами.

— Осторожно, не порви, — сказал я, — это важная бумага. В ней разрешено не расставаться нам с тобой никогда.