приготовили, за уборку взялись. Ребятишки вообще на нас почти не реагируют, так и ходим вперемешку. Загажено–то изрядно, хоть неделю прибирай. Такая вот картина. Солнышко уже по–летнему греет, новая травка пробивается, рядом озеро волнами рябит. Идиллия, короче. И детишки эти на фоне.

Мы свой мешок в момент набили. Гляжу — воспиталка другой несет. «Держите, — говорит, — в этот побольше поместится». Мешок не больше нашего с виду, но я спорить не стал. «Хорошо, — говорит она еще, — что дети видят, как вы лес прибираете. Это просто здорово». «Да чего там, — отвечаю, — дело нужное». Мешок и вправду емкий оказался. Кладешь в него, кладешь, а все место есть. Разговорились мы за уборкой маленько. Сказала, что Алиной звать. С детишками года два уже работает. Тяжело, но справляется. Только толком–то поговорить мы с ней не успели. Слышу, пищит кто–то из желторотиков: руку бутылочным осколком располосовал. Я на Игоря глянул, а он глаза отворачивает, будто кот нашкодивший. Снайпер, блин. Стрелок ворошиловский.

Ну, мне–то дело привычное — сколько раз инструментом попадало. Сходил к машине, принес аптечку. Ранку промыл пострадавшему. Пацан оказался. Пацан — одно название. Худющий, кожа тонкая, почти прозрачная, все прожилки видно. На меня похож маленько. Только я в его годы о–го–го, какой пострел был. Шкура загорелая, ветром и водой выдубленная. Коленки, само собой, вечно содраны. Вихры — как пакля. Шантрапа деревенская, короче. А это — так, бледная немочь. У него и кровь–то почти не шла, хоть глубоко порезался. Хотел я ему руку обработать и забинтовать. Открыл йод, говорю: «Сейчас щипать будет, потерпи». Но тут Алина принесла какую–то штуку, вроде карандаша. По ране поводила, и все затянулось, только шрам красный остался. Ну, я йод за ненадобностью закрыл. «Хорошая штучка, — говорю, — это где такие делают?». «У нас», — отвечает. Но поговорить мы с ней опять не успели. Детишки гвалт подняли: убитую птицу нашли.

Гляжу, Игорь совсем растерялся. Отвернулся, делает вид, что мешок рассматривает. А чего теперь–то? Вон и винтовка у дерева стоит, состав преступления налицо. Алина эта на меня уже совсем другими глазами смотрит, как на врага народа. Детишки ей мертвую птицу в руки суют и какую–то чушь несут. «Давайте, — говорят, — заберем и восстановим. Она все равно уже мертвая». «Нет, — говорит Алина, — нельзя ее с собой брать. Ничего, что мертвая. Ее другие животные съедят, муравьи или еще кто. А заберете — пищевая цепь может нарушиться. И она все равно выжить у нас не сможет». Я стою, как балбес, глазами хлопаю, и ничего из этого разговора понять не могу. А мой знакомец, которому я рану промывал, гляжу, винтовку в руки взял. Взвесил в ладошках, взялся за ствол, и ка–ак ахнет о дерево! Откуда только силенки взялись. Ну, приклад пополам, конечно. Алина за своим поднадзорным бросилась, отчитывать принялась. Растерялась, чуть не плачет. «Правильно сделал, — говорю, — не ругай пацана!». Серега подошел, только рукой махнул. Забрал обломки, бросил в багажник. Наши девчата тоже пацифиста поддержали. Игорь только промолчал.

Я уж думал, что конфликт улажен. Воспиталка своего по руке поглаживает, успокаивает. Только пацан, похоже, психованный попался, и Алине как закричит: «Врешь ты все! Врешь! Никакие они не люди, только притворяются! Выродки они все! Дикари!». Вырвался, ко мне подскочил и тоже крикнул: «Ты ведь притворялся, что помогаешь! Притворялся, да? А сам хотел еще больнее сделать! Ненавижу вас всех! Ненавижу!».

Я растерялся, не знаю, что и сказать. Да и все, в общем, опешили слегка. И тут Алина приказала: «Дрынь, сейчас же отойди от дикаря!». Я удивился, откуда она мою фамилию знает. Я же не поп–звезда, не писатель какой знаменитый. И только потом до меня дошло, что она крикнула это не мне, а своему психованному. Это меня, по правде, удивило не меньше. Я‑то совершенно точно знаю, что Дрыней в нашем городе всего три: мама, папа и я. Да что в городе — в области. А может, и в стране. Очень редкая фамилия. И вдруг такое совпадение. И ошибки никакой, потому что Алина ему кричит: «Ну, Дрынь! Больше со мной не поедешь!». «Очень мне надо ездить с тобой, — пробубнил тезка, — сам с тобой больше не поеду».

Я, вообще, не обидчивый, но тут меня досада разобрала. За «дикаря», ну и вообще. Серегу тоже, между прочим. Игорь только все молчит. Молчит и смотрит. Серега первый не выдержал, и говорит: «Зря вы так, не виноват он вовсе. Не он в птицу стрелял». «Эх, вы, — поддержала Натка, — мы ведь вам помогали…». «Это не вы нам помогали, — заявила Алина, — это мы вам помогали». Мы стоим, ничего понять не можем. Психи они все, что ли? Но тут, наконец, Игорь вмешался: «Неправда. Вы это и для себя делаете. Я знаю, откуда вы, — и показывает мешок. — Это ведь принцип субмолекулярного сжатия, верно?».

Гляжу, притихли детишки, на воспиталку смотрят. Алина только на часы поглядывает. «Это неважно, — говорит, — что вы знаете. Мы скоро уйдем, и больше не встретимся». «Возможно, и не встретимся, — сказал Игорь. — Умоляю, скажите только: гипотеза Римана у вас доказана?». И тут этот психованный тезка заявляет: «Гипотеза Римана не подтвердилась. А что, тебя кроме этого больше ничего не интересует?». «Интересует, — отвечает Игорь. — Теория алгоритмов». Пацан морщится. «Понятно, — говорит, — одни числа. Физика, химия. Ничего кроме них не видите. Скоро вы это все и жрать будете, потому что больше ничего не останется». «Дрынь! — снова кричит Алина. — Сейчас же перестань вести себя, как дикарь! Хочешь быть, как они? Оставлю тебя здесь — будешь знать!». «Напугала, — буркнул тезка. — Захочу, и останусь. Чего я дома не видел?». Алина, смотрю, растерялась немножко. Почувствовала, что контроль над своими подопечными теряет. Больные или нет, они в этом возрасте все такие — палец в рот не клади, руку по локоть отхватят. В конце концов, Алина показала вундеркинду кулак и сказала: «Собирайтесь! Отбываем через десять минут!».

Все успокоилось, вроде. Детишки собираться стали. И мы поближе к своему мангалу подтянулись. «Ну их, этих психованных», — сказал Серега. Наташка вздохнула: «Перестань. Больные дети, пожалеть надо». «Странные», — согласилась Инга. А Игорь, смотрю, водки налил и замахнул полстакана разом. «Балбесы вы, — говорит, — и ни черта не понимаете». Мне, конечно, трудно спорить с человеком, у которого ай кью в полтора раза выше моего. «Поясни, — говорю, — а не выпендривайся». Усмехается: «Чего тут пояснять? Они из будущего, вот и все. Приходят наше свинство прибирать, потому что им в нем жить приходится». Нет, ну мы привыкли, конечно, к прибабахам нашего математика, но чтобы настолько… «А вдруг правда?» — спрашивает Инга. «Успокойся, — говорю, — дядя