заставило его усмехнуться, когда он представил себе, как он будет выбирать что съесть, — он и тарелку–то не смог бы себе выбрать. Трамвай находился уже в нескольких шагах от него — он отчетливо видел вагоновожатого и слышал, как звенит звонок. «Ну что, мы уверены в том, что хотим это сделать?» — спросил он у себя. И сам же ответил: «С одной сто…»
12
Татем стоял у могилы отца и удивлялся тому, что не может заплакать. Он только утром приехал из Лондона. Проснувшись на рассвете, он начал в панике метаться по квартире, не в силах отыскать свою единственную белую рубашку.
— Я не могу найти рубашку! Где моя рубашка? — кричал он на сонную Черри. — Ты не знаешь? Где моя рубашка?
Она не знала, но он наконец нашел ее в шкафу, где та и висела все время.
Моросящий дождь омывал небольшую группу скорбящих, придававших могиле приличный вид в лучших традициях идеальной викторианской печали, но глаза Татема так и оставались сухими. Потом он почувствовал какое–то жужжание в кармане брюк, словно туда залетела большая пчела. Это был один из пейджеров, оповещавших, что ему пришло сообщение. Отвернувшись от могилы — якобы убитый горем, как сочли остальные его родственники, — он тайком вынул пейджер и прочитал предназначавшееся ему послание. Оно пришло от Черри. «Назначена художественным руководителем программ Би–би–си. Приказываю незамедлительно отменить съемки «Сального спокойствия». Сценарий устарел, и к тому же не хочу оказаться заподозренной в проявлении семейственности. Черри».
13
И тогда он разрыдался.