- 1
- 2
Михаил Афанасьевич Булгаков ВОСПАЛЕНИЕ МОЗГОВ
Посвящается всем редакторам еженедельных журналов.В правом кармане брюк лежали 9 копеек — два трехкопеечника, две копейки и копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились на карман. Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же плавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, они в костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат. А копейки — брень-брень. У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоске бумаги: «Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд — 1 рубль». Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошел человек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одном сапоге, отдал деньгам честь и прокричал: — Спасибо от адмирала морских сил. Ура! Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом:
Ата-цвели уж давно-о!
Хэ-ри-зан-темы в саду-у!
Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4 часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел. Тут за мной пошли многие и говорили со мной: — Гуманный иностранец, пожалуйте и мне девять копеек. Он шарлатан, никогда даже на морской службе не служил. — Профессор, окажите любезность... А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой, прыгал передо мной на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплым голосом:
У Калуцкой заставы
Жил разбойник и вор — Комаров[1]!
Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить: — Предположим, так. Начало: жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает. Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлая личность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза. Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит: «Мальчик, мальчик». А что дальше? «Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик...» «И в фартуке», — вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. «Кто в фартуке?» — спросил я у мозгов удивленно. «Да этот, твой детдом». «Дураки», — ответил я мозгам. «Ты сам дурак. Бесталанный, — ответили мне мозги, — посмотрим, что ты будешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!» «Не в фартуке, а в халате...» «Почему он в халате? Ответь, кретин», — спросили мозги. «Ну, предположим, что он только что работал, например, делал перевязку ноги больной девочке и вышел купить папирос „Трест". Тут же можно описать моссельпромщицу. И вот он говорит: — Мальчик, мальчик... — А сказавши это (я потом присочиню, что он сказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчика Петькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают) уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки у него толстые, и назвать рассказ „Петька спасен". В журналах любят такие заглавия». «Па-аршивенький рассказ, — весело бухнуло под фуражкой, — и тем более, что мы где-то уже это читали!» — Молчать, я погибаю! — приказал я мозгам и открыл глаза. Передо мной не было адмирала и Черномора, и не было моих часов в кармане брюк. Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл. — У меня часы украли сейчас, — сказал я. — Кто? — спросил он. — Не знаю, — ответил я. — Ну, тогда пропали, — сказал милиционер. От таких его слов мне захотелось сельтерской воды. — Сколько стоит один стакан сельтерской? — спросил я в будочке у женщины. — Десять копеек, — ответила она. Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные девять копеек. И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует. «Предположим — милиционер. И вот подходит к нему гражданин...» «Нуте-с?» — осведомились мозги... «Н-да, и говорит: часы у меня свистнули. А милиционер выхватывает револьвер и кричит: „Стой!! Ты украл, подлец". Свистит. Все бегут. Ловят вора-рецидивиста. Кто-то падает. Стрельба». «Все?» — спросили желтые толстяки, распухшие от жары в голове. «Все». «Замечательно, прямо-таки гениально, — рассмеялась голова и стала стучать, как часы, — но только этот рассказ не примут, потому что в нем нет идеологии. Все это, т. е. кричать, выхватывать револьвер, свистеть и бежать, мог и старорежимный городовой. Нес-па{1}, товарищ Бенвенутто Челлини[2]?» Дело в том, что мой псевдоним — Бенвенутто Челлини. Я придумал его пять дней тому назад в такую же жару. И он страшно понравился почему-то всем кассирам в редакции. Все они пометили: «Бенвенутто Челлини» в книгах авансов рядом с моей фамилией. 5 червонцев, например, за Б. Челлини. «Или так: извозчик № 2579. И седок забыл портфель с важными бумагами из Сахаротреста. И честный извозчик доставил портфель в Сахаротрест, и сахарная промышленность поднялась, а сознательного извозчика наградили». «Мы этого извозчика помним, — сказали, остервенясь, воспаленные мозги, — еще по приложениям к Марксовской „Ниве". Раз пять мы его там встречали, набранного то петитом, то корпусом, только седок служил тогда не в Сахаротресте, а в Министерстве внутренних дел. Умолкни! Вот и редакция. Посмотрим, что ты будешь говорить. Где рассказик?..» По шаткой лестнице я вошел с развязным видом и громко напевая:
И за Сеню я!
За кирпичики[3]
Полюбила кирпичный завод.
В редакции, зеленея от жары, в тесной комнате сидел заведующий редакцией, сам редактор, секретарь и еще двое праздношатающихся. В деревянном окне, как в зоологическом саду, торчал птичий нос кассира. — Кирпичики кирпичиками, — сказал заведующий, — а вот где обещанный рассказ? — Представьте, какой гротеск, — сказал я, улыбаясь весело, — у меня сейчас часы украли на улице. Все промолчали. — Вы обещали сегодня дать денег, — сказал я и вдруг в зеркале увидал, что я похож на пса под трамваем. — Нету денег, — сухо ответил заведующий, по лицам я увидал, что деньги есть. — У меня есть план рассказа. Вот чудак вы, — заговорил я тенором, — я в понедельник его принесу к половине второго. — Какой план рассказа? — Хм... В одном доме жил священник... Все заинтересовались. Праздношатающиеся подняли головы. — Ну? — И умер. — Юмористический? — спросил редактор, сдвигая брови. — Юмористический, — ответил я, утопая. — У нас уже есть юмористика. На три номера. Сидоров написал, — сказал редактор. — Дайте что-нибудь авантюрное. — Есть, — ответил я быстро, — есть, есть, как
- 1
- 2