осуществляли его с образцовой методичностью. Гитлеровцы рассматривали «окончательное решение» как веху на пути, политом кровью не только евреев, но миллионов людей всех национальностей, — на пути к хотя и абсолютно бредовой, но тем не менее вполне четко сформулированной цели — экономическому и политическому мировому господству.

В мае 1940 года, после недолгого и робкого сопротивления превосходящим силам германского вермахта, нидерландская армия сложила оружие. Королевская семья и правительство заблаговременно эмигрировали в Лондон. Оккупанты, играя в великодушие к «братьям по крови», освободили военнопленных (впоследствии, однако, была сформирована Нидерландская дивизия для отправки на Восточный фронт), посадили за министерские столы своих марионеток, а страну объявили частью германского рейха. Но спектакль продолжался недолго. Уже в июле 1940 года была запрещена деятельность всех политических партий, кроме нидерландских фашистов во главе с Антоном Мюссертом, расстрелянным после войны за коллаборационизм.

В октябре 1940 года власти распорядились, чтобы каждый голландец представил доказательства своей принадлежности к «арийской расе». Таким образом, все население Нидерландов было поделено на «чистых» и «нечистых». Евреи оказались в числе последних.

После этого начались репрессии. В ноябре того же года были уволены все чиновники и педагоги еврейской национальности, затем музыканты и представители других профессий, в марте следующего года все еврейские частные предприятия были взяты под официальный контроль, то есть, по сути, отчуждены у владельцев. С января по октябрь 1941 года евреям было последовательно запрещено находиться во всех публичных местах: кинотеатрах, библиотеках, магазинах, рынках, зоосадах, бассейнах, пляжах, — запрещено пользоваться общественным транспортом и вообще менять место жительства. Об этом свидетельствуют архивные документы, об этом свидетельствует Марга Минко.

15 октября 1941 года фашистский наместник, «комиссар» Раутер сообщает Гиммлеру в Берлин, что еврейское население Нидерландов «отныне поставлено вне закона». В Освенциме, Маутхаузене, Треблинке, Бухенвальде уже растоплены печи крематориев…

Можно ли упрекать нидерландских евреев в том, что они безропотно подставляли шеи под кованый сапог захватчика и палача? Нет, это было бы несправедливо. На первых порах многие наивно верили, что их действительно отправляют в Польшу на работы, что они вернутся назад и получат сполна все свое имущество. Голландцы, вывозимые в Германию на военные заводы, порой завидовали, что евреям разрешают брать с собой семьи, а им нет. В «Горькой траве» юная еврейская девушка, от имени которой ведется повествование, рассказывая, что немцы вывезли всех обитателей дома престарелых, утешает себя тем, что так любившая поездить по белу свету старая тетушка Каатье на склоне дней еще раз повидает мир.

Однако скоро пелена упала с глаз. Нидерландское Сопротивление не знает, правда, таких массовых и героических выступлений, как восстание варшавского гетто, но тем не менее уже в конце января — начале февраля 1941 года, когда чернорубашечники Мюссерта принялись бесчинствовать в еврейских кварталах Амстердама, они встретили настолько решительный отпор, что для очередной провокации, 22 и 23 февраля, когда евреи праздновали субботу, оккупанты бросили на подмогу чернорубашечникам несколько грузовиков с солдатами. На устроенную ими кровавую баню Амстердам ответил вошедшей в историю страны всеобщей забастовкой 25 февраля. Нидерландские рабочие, студенты, люди труда смело выражали солидарность с теми, с кем бок о бок жили, учились, работали в мирные годы. Именно солидарность вопреки расовым, национальным, религиозным предрассудкам, несмотря на угрозу конфискации имущества, заключения в тюрьму, смертной казни, — именно эта человеческая солидарность помогла двадцати пяти тысячам евреев выжить — уйти в подполье, спрятаться в деревне, тайно переправиться за границу.

Люди, укрывшие у себя еврея, рисковали не только имуществом и свободой, но и жизнью. Равно как и те, кто снабжал евреев фальшивыми документами, находил им явки, помогал перебраться за рубеж. Правда, далеко не все рисковали бескорыстно. И об этом можно прочитать у Марги Минко — взять хотя бы менеера Куртса в «Стеклянном мосте», проявляющего повышенный интерес к чужим фамильным ценностям и столовому серебру. Шансы на спасение имели прежде всего те, у кого было больше денег. Переезд за рубеж, в нейтральную Швейцарию, обходился, например, до тридцати тысяч гульденов с человека. И доставались эти гульдены не только соотечественникам. Увязшему на Восточном фронте рейху нужна была валюта, и нацисты не считали зазорным порой изменять своей бредовой идее «окончательного решения», выпуская на волю богатых еврейских банкиров и коммерсантов в обмен на их капиталы в швейцарских банках.

Говоря о трагической судьбе нидерландских евреев, не следует забывать, что гитлеровский «новый порядок» отнюдь не щадил и другие народы, всем определив место и ярмо на своих галерах. Поставив евреев вне закона, нацисты вовсе не собирались церемониться и с нидерландскими «братьями по крови». Нет, имущество у них не конфисковывали просто так — его у них вымогали, отбирали, разоряя страну, эшелонами отправляя в Германию «Liebesgaben» — «дары любви». Запрет на деятельность политических партий, профсоюзов, свободной прессы был только началом. В апреле 1942 года вводится всеобщая трудовая повинность. На военные заводы в Германию из Нидерландов в годы оккупации было вывезено 400 тысяч человек (но другим данным, которые тоже считаются неполными, 531 тысяча). Многие, не желая служить в Нидерландской дивизии или выезжать на принудительные работы, переходили на нелегальное положение.

Помощь оказавшимся вне закона: евреям, не явившимся на регистрацию или депортацию; молодым людям, отказавшимся служить «великой Германии»; всем нидерландцам, вступившим в конфликт с оккупационными властями, — стала зародышем нидерландского Сопротивления. Было бы неисторично сравнивать это движение по всем пунктам и параметрам с партизанским и подпольным движением в странах Восточной Европы или, например, во Франции. Движению Сопротивления в Нидерландах недоставало прежде всего единой связующей и организующей силы, не хватало опыта конспиративной работы, помощи извне — кадрами, деньгами, оружием, техникой… Сопротивление здесь вырастало из стихийного протеста, развивалось как движение разрозненных самодеятельных групп. Лишь позднее возникают подпольные организации, к руководству движением все больше приходят