долгой. Большинство инженеров вообще сомневались в том, что космические полеты приобретут важное значение. Орбитальные станции были полезными, базы на Луне имели военное значение; что касается остальной части Солнечной системы, то это была враждебная пустыня, представляющая интерес разве что с точки зрения науки и горючих ископаемых. А потом физические журналы принесли сообщение из Парижа.

Ле Февр всего лишь исследовал электронно-волновые дифракционные картины, чтобы проверить определенные аспекты новой теории единого поля. Но при этом он использовал весьма оригинальные лабораторные разработки, включая гиромагнитные приборы, и полученные результаты — смазанные темные кольца и расплывчатые пятна на фотопластинке, ничего особенно захватывающего, — оказались полной неожиданностью. Единственное толкование, которое он смог им дать, — что электронный луч прошел из одной точки в другую мгновенно, не пересекая разделяющее их пространство.

В Калифорнии с помощью больших ускорителей мощный электронный луч перенес грамм материи и подтвердил данные. В Керенскограде теоретик Иванов, впечатленный результатом, дал объяснение, которое состыковывалось с наблюдаемыми фактами: континуум не четырехмерен, существует не менее восьми ортогональных направлений — модификация старой корпускулярно-волновой гипотезы о том, что вместе с нашей Вселенной сосуществует еще одна. Материя переместилась через это «гиперпространство»; что касается нашей Вселенной, в ней это произошло моментально.

Моментально! Это значило, что до звезд и их неисчислимых планет можно добраться в мгновение ока!

Десять лет исследований, и капсула, напичканная приборами, совершила прыжок с земной орбитальной станции почти на орбиту Плутона. Когда ее отыскали по радиомаяку, приборы свидетельствовали, что время перехода равно нулю и что для живых организмов на борту он безвреден. Была лишь одна незадача — капсула объявилась за несколько миллионов миль от предполагаемой точки выхода. Повторные эксперименты подтвердили большую величину навигационных ошибок, которые бы безнадежно и опасно возросли при прыжках на световые годы.

Иванов и инженеры пришли к согласию, что все это происходит исключительно благодаря принципу неопределенности Гейзенберга, чьи последствия многажды приумножались из-за особенностей определенных электронных цепей. Это была чисто инженерная проблема: улучшать схемы до тех пор, пока корабль не станет появляться почти там, где нужно.

Но подобная работа требовала простора, дабы в результате ошибки корабль не занесло на поверхность планеты или, что было бы еще хуже, под нее. Кроме того, чтобы произвести соответствующие изменения в схемах, необходимо было накопить значительное количество статистических данных. Очевидным решением задачи было запустить корабль-лабораторию с командой специалистов, которые внесли бы усовершенствования, проверили их во время длинного прыжка и продолжали бы дальше в том же духе. Осуществить это, как известно, должен был межпланетный корабль Соединенных Штатов «Эксплорер».

Лангли прошелся по записям за последний год — беспорядочные скачки от звезды к звезде, ругань и пот среди неразберихи проводов и силовых цепей, голубое пламя сварки над поверхностью металла, измерительные приборы, бегунки электронных переключателей — неторопливая, упорная битва за победу. Чисто эмпирические замены одних систем другими — каждый раз немного лучшими, и, наконец, обратный прыжок с Холата в сторону Земли. Именно мыслители Холата с их отличным от человеческого разумом, взглянув на проблему под несколько другим углом, предложили окончательные, жизненно важные усовершенствования; и теперь «Эксплорер» возвращался домой, чтобы подарить человечеству Вселенную.

Мысленно Лангли вновь блуждал среди миров, которые повидал, удивительных и прекрасных, жестоких и смертоносных, чей вид неизменно заставлял сердце биться чаще. Он перевернул последнюю заполненную страницу, снял с ручки колпачок и записал:

19 июля 2048 года, 16.30 по бортовому времени. Вышли приблизительно в 0,3 светового года от Солнца; ошибка, предположительно, из-за непредвиденных осложнений с двигателем. В настоящее время пытаемся внести соответствующие поправки. Местонахождение.

Он выругался по поводу собственной забывчивости и вернулся в пилотскую рубку, чтобы снять показания приборов о расположении звезд.

Длинное худое тело Блаустайна скрючилось посреди рубки, куда он залетел по окончании работ; его изможденное, с острыми чертами лицо было перемазано маслом, волосы растрепались больше обычного.

— Ничего не нашли, — доложил он. — Проверяли, как только можно, — от мостиков Уитстона до компьютерных тестов, вскрыли гиромагнитную ячейку. Похоже, все в порядке. Хочешь, мы разделаем всего зверя?

Лангли оценил ситуацию.

— Нет, — в конце концов сказал он. — Сначала попробуем еще раз.

В рубке появилась крупная коренастая фигура Мацумото. Он улыбнулся сквозь свою извечную жевательную резинку и изрек с видом знатока:

— Наверно, у него просто расстройство желудка. Чем сложнее становятся монтажные схемы, тем больше начинает казаться, будто у двигателя есть собственные мозги.

— Ага, — откликнулся Лангли. — Блестящий ум, который только тем и занят, что досаждает своим создателям.

Теперь он знал собственные координаты; эфемериды^[2] дали местонахождение Земли, и он настроил приборы управления гипердвигателем таким образом, чтобы оказаться возле планеты на расстоянии не ближе величины сохранившейся ошибки.

Никаких ощущений, когда он перебросил главный тумблер, у них не возникло. Да и откуда им взяться, если все происходит мгновенно? Но неожиданно искорка Солнца превратилась в слепящий диск, который стал тускло-фиолетовым, когда включились поляризационные фильтры экрана.

— Ого-го! — заголосил Мацумото. — Гонолулу, вот я и здесь!

По спине Лангли пробежал холодок.

— Нет, — сказал он.

— А?

— Взгляни на солнечный диск. Он недостаточно велик. Мы должны бы находиться в одной а. е. от него; на самом же деле расстояние около одной целой и трех десятых.

— Да будь я… — начал Мацумото.

Губы Блаустайна нервно подрагивали.

— Не так уж и плохо, — сказал он. — Отсюда уже можно добраться и на ракетах.

— Но не так уж и хорошо, — возразил Лангли. — Мы снизили… мы считали, что снизили ошибку в вычислении точки выхода до величины, не превышающей один процент. Проверяли это внутри солнечной системы Холата. Почему же у нас не выходит то же самое внутри нашей