- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (30) »
всякий случай… А сейчас схожу, куплю что-нибудь поесть… Вот такая жизнь, Джимми. Ну, договорились. Пока.
Родители отреагировали именно так, как она себе представляла. Когда за ужином она рассказала, что случилось с #едом, мать, хотя и показалась расстроенной, не задала больше никаких вопросов. Отец сделал вид, будто его это не касается. Он раздраженно жевал бутерброд.
До завершающей ужин благодарственной молитвы не произнесено было больше ни слова.
Госпиталь святой Елизаветы был третьей больницей, куда он позвонил из телефона-автомата на почтамте. Сразу мог бы, конечно, догадаться, что старика отправят в травматологический госпиталь в Линдене, не в шахтерскую больницу, и уж, конечно, не в соседний городишко. — Кригесготт, Апьшевски, Цибора… — сестра словно молитву бормотала фамилии недавно поступивших пациентов. — Штроткемпер. Да, у нас. Доставлен позавчера вечером. — Ну, и? — спросил он. Ничего другого ему не пришло в голову. — Что "ну, и"? — быстро переспросила сестра. Он замолчал, лихорадочно подыскивая слова. — В каком отделении он находится? — нашелся он наконец. — Мужское хирургическое. Минуту, соединяю. Он жив! Проклятие, он жив! Ни о чем другом он не мог сейчас думать. В трубке раздался щелчок, ему ответил молодой женский голос. Сохранять спокойствие, приказал он себе, сохранять полное спокойствие. — Говорит Штроткемпер, — сказал он и откашлялся. — В справочной мне сказали, брат лежит у вас в отделении. Он сам удивился, насколько озабоченно звучал его голос. — Ваш брат лежит в палате номер 267, интенсивная терапия, — ответила сестра. Что ж, уже кое-что, подумал он. — А что, сестра, ему очень плохо? — Задето основание черепа. К тому же перелом трех ребер и вывих руки, — перечислила сестра. — В его возрасте это не пустяк, — добавила она. — Но он выживет, скажите? — Все в руках божьих, господин Штроткемпер. Но будем надеяться. Сегодня, во всяком случае, он уже произнес несколько слов. — Хорошо, в ближайшие дни я навещу его, — сказал он и повесил трубку.
4
Госпиталь святой Елизаветы был третьей больницей, куда он позвонил из телефона-автомата на почтамте. Сразу мог бы, конечно, догадаться, что старика отправят в травматологический госпиталь в Линдене, не в шахтерскую больницу, и уж, конечно, не в соседний городишко. — Кригесготт, Апьшевски, Цибора… — сестра словно молитву бормотала фамилии недавно поступивших пациентов. — Штроткемпер. Да, у нас. Доставлен позавчера вечером. — Ну, и? — спросил он. Ничего другого ему не пришло в голову. — Что "ну, и"? — быстро переспросила сестра. Он замолчал, лихорадочно подыскивая слова. — В каком отделении он находится? — нашелся он наконец. — Мужское хирургическое. Минуту, соединяю. Он жив! Проклятие, он жив! Ни о чем другом он не мог сейчас думать. В трубке раздался щелчок, ему ответил молодой женский голос. Сохранять спокойствие, приказал он себе, сохранять полное спокойствие. — Говорит Штроткемпер, — сказал он и откашлялся. — В справочной мне сказали, брат лежит у вас в отделении. Он сам удивился, насколько озабоченно звучал его голос. — Ваш брат лежит в палате номер 267, интенсивная терапия, — ответила сестра. Что ж, уже кое-что, подумал он. — А что, сестра, ему очень плохо? — Задето основание черепа. К тому же перелом трех ребер и вывих руки, — перечислила сестра. — В его возрасте это не пустяк, — добавила она. — Но он выживет, скажите? — Все в руках божьих, господин Штроткемпер. Но будем надеяться. Сегодня, во всяком случае, он уже произнес несколько слов. — Хорошо, в ближайшие дни я навещу его, — сказал он и повесил трубку.
5
— Юрген, к телефону! Он с трудом раскрыл глаза и огляделся. Лишь увидев на стене грамоты и фотографии, понял, где находится. — Юрген! — снова крикнула мать. Он медленно поднялся с дивана, почесал голову и громко зевнул. Потом вышел. — Быстрее, Юрген! Там твоя подружка. Мать была единственной, кто до сих пор называл его Юрген. С начальной школы все звали его Джимми. При этом никто не знал точно, фамилия это или имя. Когда к нему обращалась Улла, первый звук она произносила мягко, получалось почти как "Шимми". У мастера на заводе выходило "Тшимми". Приятно, однако, что это не мастер. — Алло, Улла… Что? Сколько уже?.. О кэй, через десять минут у тебя. Он с шумом швырнул трубку и помчался в ванную, оттуда назад к себе в комнату, где принялся натягивать мотоциклетный комбинезон. Мать вошла к нему, когда он был почти готов. — Выпей хотя бы чашечку кофе, сынок! — Не успеваю. Если бы ты разбудила меня чуть раньше, — сказал он, натягивая сапоги. — Тебе нужно высыпаться, Юрген. Отец тоже дремал часик-другой после смены. Помню, он говорил, что это важно для глаз. — Да, мама. Но ему было пятьдесят восемь, а мне двадцать один. — И все же, — она стояла в дверях, мешая пройти. Джимми мягко отстранил ее, достал шлем и перчатки. Его "сузуки" стоял прямо перед домом. Он включил мотор и умчался прочь. Улла уже дожидалась на углу. Она заправила джинсы в сапоги, натянула ветровку, надела старый мотоциклетный шлем, когда-то принадлежавший Джимми. В таком виде можно не только на мотоцикле ездить, но даже в американский футбол играть, подумал Джимми. Улла уселась на мотоцикл и исчезла за его плечами. Вместо приветствия она обхватила его руками и тесно прижалась всем телом. Булыжная мостовая на Доктор-Отто-штрассе чуть не растрясла им внутренности. Однако Джимми выдержал темп, несмотря на подъем. Только мотор заревел громче, и кое-кто послал вслед пару проклятий. Госпиталь расположен был в тихом переулке. Джимми оставил мотоцикл на площадке у ворот. Оба сняли шлемы, быстро поцеловались и вошли внутрь. В комнате сестры был врач. Он грыз шариковую ручку и слушал сообщение о состоянии какого-то пациента. Улла кивнула монашке, и та ее узнала. Тонко очерченные брови сестры взметнулись вверх. — Фройляйн Шульте, верно? Улла кивнула. — Это внучка Штроткемпера, господин доктор. Доставлен позавчера "скорой помощью". Палата интенсивной терапии. — Верно, — сказал врач и взял историю болезни. Задумчиво просмотрел записи. — А родители ваши знают об этом случае? — неожиданно спросил он. — Знают, — быстро ответила Улла, — но оба они работают. Почему всегда, когда говоришь неправду, горят уши, подумала она. Впрочем, сейчас она даже не солгала. Но уши все равно выдавали. — Похоже, вашему деду крупно повезло, — сказал врач. — Судя по всему, основание черепа задето незначительно. Мозг, насколько мы смогли установить, без повреждений. Справа сломаны пятое, шестое и седьмое ребра, но перелом без смещения. А это значит, что ребра не задели легкие. Вывих правого плеча тоже не трагедия. Так что, если ничего не случится непредвиденного, что, понятно, совсем уж исключать в таком возрасте нельзя, у него реальные шансы выжить. Улла просияла. — Можно мне к нему? — Все, что нужно вашему деду, это покой. Абсолютный покой. Никаких волнений. Вообще ничего. Если вы уж очень хотите его посетить, то недолго и в сопровождении сестры Хильдегард. Он вернул сестре историю болезни. — Подождите в коридоре, пока мы с сестрой закончим дела, — обратился он к обоим. — Нам нужно еще кое-что обсудить. Улла и Джимми двинулись по коридору в направлении палаты. Вокруг столика для посетителей сидели мужчины в полосатых махровых халатах. Они курили и что-то обсуждали. Когда через несколько минут в коридоре появилась сестра, разговор оборвался. В раскрытое окно полетели сигареты. Один из мужчин откашлялся и завел разговор о погоде. Проходя мимо, монахиня бросила в сторону махровых халатов ядовитый взгляд. Эмиль не спал. Он уже немного двигал головой. Даже попытался рассмотреть входящих. — Господин Штроткемпер, к вам пришли, — сказала сестра, склоняясь к нему. Глаза у деда были ясными. Улле даже показалось, что он слегка улыбается. Непроизвольно погладила она лежавшую поверх одеяла большую руку. — Тебе сегодня лучше, дедушка? — громко спросила она. Эмиль кивнул и пошевелил губами, но сказать ничего- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (30) »