вынула из кровати, жадно припала к материнской груди, Болдт почувствовал комок в горле от любви и зависти. В его жизни случались неожиданные мгновения, которые останутся с ним навсегда, врезавшись в память, словно фотоснимки, и сейчас наступил один из них. Он чуть было не забыл о телефонном звонке.

Лиз негромко разговаривала с малышкой. Она оглянулась через плечо на своего супруга.

— Извини, что набросилась на тебя, — сказала она.

— Я перенесу телефон, — пообещал ей Болдт.

— Если ты сделаешь это в течение нынешнего десятилетия, будет очень неплохо, — откликнулась она. Они улыбнулись друг другу, а потом улыбки их стали шире, и Болдт подумал о том, как ему повезло, что он делит с ней свою жизнь, и он так и сказал ей, а она покраснела в ответ. Лиз снова легла на кровать, не отнимая ребенка от груди. Майлз сооружал уже второй этаж у своей игрушечной крепости. Может, он вырастет архитектором, подумал Болдт. Кем угодно, только не полицейским.

Лу Болдт почувствовал вонь пожара еще до того, как увидел его. Призрак пожара, подобно вывалившимся внутренностям, накрыл собой большую часть Уоллингфорда, осев легкой туманной дымкой на озеро Лейк-Юнион. От него совсем не пахло смертью, скорее, сырым древесным углем. Но если Болдта, сержанта отделения преступлений против личности, вызывали на пожар, это значило, что погибли один или несколько человек, и начальник пятой команды уже сообщил о подозрительных причинах. Кто-то поджег здание. И кто-то еще погиб.

Каждый год в Сиэтле случалось много пожаров. Впрочем, по общенациональным меркам, немногие из них влекли за собой гибель людей, но когда это происходило, то всегда — всегда, повторил он про себя — погибал кто-то из пожарных. Последним по счету самым страшным пожаром был пожар в Пенге: при его тушении погибли четверо пожарных. И хотя с тех пор прошло четыре года, воспоминания о нем были еще свежи в памяти жителей города. Болдт работал над этим делом. И еще одного такого же ему не хотелось.

Когда ему позвонили, он был не на дежурстве. Строго говоря, расследованием должен был заниматься другой детектив, а не он. Но как-то так получилось, что сейчас он, Лу Болдт — слегка полноватый мужчина с седеющими висками, немного волнуясь, гнал потрепанный служебный «шевроле» — «шеви», по адресу, нацарапанному им на листке бумаги, вырванном из блокнота, который ему подарили на Рождество. Он был очень обязательным, с чрезмерно развитым чувством долга, вот так. Болдту, как «заслуженному ветерану» убойного отдела — эвфемизм, означающий, что он уже староват для такой работы, — чаще других доставались грязные и запутанные дела. При его работе успех одновременно являлся и наказанием.

Он много раз размышлял о том, что лейтенант Фил Шосвиц поручал ему самые сложные дела, чтобы убедить его подать заявление и добиться должности лейтенанта. Но Болдту нелегко было расстаться со своим положением. Бумажной работе он предпочитал работу с людьми.

Сцены пожарищ внушали ему страх даже на расстоянии. Дело было не в полицейских мигалках — к ним он давно привык. И не в переплетении шлангов, или в мокром, блестящем тротуаре и сверхъестественном виде пожарных, в их рабочих костюмах, шлемах и масках. Во всем виноват был сырой, мускусный запах — запах сгоревших отбросов, сопровождающий любой пожар, и живое воображение Болдта слишком реалистически рисовало ему картину: запертая комната, пожираемая языками пламени, и он, пожарный, стоит в самой ее середине, угодив в огненную ловушку, отчаянно орудуя пожарным шлангом; вот проседает горящий потолок, под ногами проваливается пол, обрушивается стена. Смерть в огне была худшим, что он мог себе представить.

Командир дивизиона Уитт, одетый в блестящий противопожарный костюм, встретил Болдта у одной из пожарных машин, экипаж которой убирал уже ненужное оборудование. Лицо Уитта побагровело, а в глазах полопались кровеносные сосуды. Он напоминал Болдту ирландского пьяницу, вроде тех, кого можно встретить чуть не в каждом баре Бостона. Они крепко пожали друг другу руки.

— Начальник пятой там, — сказал Уитт, показав на то, что осталось от дома, то есть практически ничего.

Сегодня, погожим сентябрьским днем, было достаточно тепло, не говоря уже о жаре, которую все еще источало пожарище. На Болдте были ветровка цвета хаки, хлопчатобумажный свитер и брюки защитного цвета. Он держал руки в карманах, но не для того, чтобы согреться. В его позе чувствовались напряжение и скованность; на шее у него выступили жилы, а на скулах играли желваки.

— Он вызвал сюда нас, спецов по поджогам, — сообщил ему Болдт. — Должно быть, упомянул и тело, потому что они позвонили мне.

— Пока что тела не нашли, — объяснил Уитт. — Хотя сосед говорит, что он видел ее дома за пару минут до вспышки. — Он повторил: — Вспышки, а не взрыва, — словно это должно было что-то объяснить сержанту. Болдт ощутил, как у него желудок подступил к горлу. Ему предстояло многое узнать, и все на бегу.

— Дело твоего отдела, — честно сказал Болдт. — Или начальника пятой. Меня волнует только тело.

— Если мы вообще найдем его.

— А мы? — Болдту приходилось кричать, чтобы быть услышанным в лязге механизмов, треске радиостанций и перекликающихся пожарных, все еще остававшихся на месте происшествия. — Найдем его? — закончил он.

Уитт ответил уклончиво:

— Судебно-медицинский эксперт едет сюда.

Доктор Рональд Диксон, один из ближайших друзей Болдта и одновременно горячий поклонник джаза, был главным судебно-медицинским экспертом графства Кинг-каунти. Про себя Болдт обрадовался его участию.

— Что это значит? Тело есть или нет?

— Сержант, здесь было жарко, очень жарко. То, что тут началось и чем закончилось, — это «две большие разницы», понимаешь? Два разных зверя. — Уитту тоже приходилось кричать, чтобы его услышали. — Если эта женщина там, то от нее немного осталось. Вот что я хочу сказать. Жарко, — зловеще повторил он. — Я не видел ничего подобного. И больше не хочу видеть никогда, понятно? Это было настоящее светопреставление, вот что я тебе скажу.

— Нас вызвал начальник пятой? — спросил Болдт, чтобы убедиться, что причина пожара была признана подозрительной. Глаза Уитта оглядывали пожарище. Кажется, он что-то не договаривал, и это беспокоило Болдта.

— Наверное, — ответил командир. — Иначе почему бы ты здесь оказался? Я прав? — Он добавил: — Послушай, сержант, мы складываем мокрый хлам на красные тряпки. Остальным занимается начальник пятой.

— Тебя что-то беспокоит? — прямо спросил Болдт.

— Оно вспыхнуло, не взорвалось — если верить свидетелю. И огонь был по-настоящему жаркий. Похожее