Ким Мунзо Самый обычный день

Нет ни малейшего сомнения в том, что Ким Мунзо — одно из самых интересных явлений в современной европейской литературе. Сюрреализм и привычный повествовательный жанр у него слиты воедино.

Написанные блестящим слогом, полные иронии рассказы балансируют на грани сна и реальности.

[AFTONBLADET, Stockholm]

Ким Мунзо всегда полон новых идей, он выдумывает необычные ситуации… порой удивляясь сам себе и приводя в восторг читателя.

[LA QUINZAINE LITTERAIRE, Paris]

Читать эти смешные, жуткие, энергичные рассказы — одно удовольствие.

[PUBLISHERS WEEKLY, Washington]

86 РАССКАЗОВ

Уф, сказал он

Настанет день, который днем не будет.

Борис Виан. «Не хотел бы сдохнуть я»

Она смотрела тебе прямо в глаза. И ты никогда так и не узнал, подарила ли она тебе свой поцелуй или только тебе улыбнулась.

Жорди Сарсанедас. «Мифы»

История одной любви

Жоану Бросса,

который подкинул мне эту идею

Теперь я готов принять с радостью все случившееся до сегодняшнего дня ради того, чтобы еще раз увидеть небо цвета мятного ликера и блеск звезд в колодцах ее глаз. Однако на сей раз, если это возможно, я хотел бы все-таки довести дело до конца. Эта история мне уже порядком надоела, несмотря на то что я от природы человек чрезвычайно терпеливый. Началась она в те незапамятные времена, когда однажды на рассвете я, молодой и исполненный нежности, целовал ее в открытом ландо, нанятом по такому случаю, которое кучер остановил неподалеку от квартала, еще сиявшего огнями, перед особняком в стиле неоклассицизма (позднего неоклассицизма), где нам предстояло любить друг друга со всей страстью и где никто не смог бы нам помешать. Моя подруга была (и продолжает быть) нордической богиней, изящной, как полет удода, хрупкой, податливой и шаловливой. Я рассказываю об этом, невзирая на риск показаться вам смешным, ведь речь идет об истории страстной любви, которая разгоралась в нас все сильнее с каждой минутой, пока мы поднимались по ступеням особняка моей тетушки, близорукой и полоумной особы, которой пришлось отправиться в изгнание по причинам, скорее темным, чем героическим. Мы взбежали наверх, движимые той спешкой, которая свойственна влюбленным, решившим излить взаимное обожание в оргазме. Мы шли чередой коридоров и комнат, а потом новых коридоров и залов, двери из которых вели в следующие коридоры. Мы открывали двери, ведущие в следующие помещения, за дверями которых скрывались еще залы с дверями (одна из них никак не открывалась, и нам пришлось взломать заржавевший замок), за которыми оказывались все новые помещения с новыми дверями. Короче: наконец мы оказались в самом просторном помещении, где стояла широкая кровать с балдахином, а стены были задрапированы дамастовыми тканями с самыми причудливыми орнаментами. Когда мы раздвинули занавеси на окнах, охваченные желанием впустить в спальню лунный свет, нас окутало облако пыли. За раскрытыми дверями балкона на фоне неба виднелись силуэты гор (по мере того как рассветная полоса ширилась, оттенки пейзажа становились все более боттичеллиевскими), и с лугов доносились приглушенные звуки летнего утра (в том числе и потому, что дело происходило летом). Мне пришлось раздевать ее медленно и постепенно (несмотря на мое нетерпение, я с многочисленными трудностями освободил ее от первой, второй, а также нижней юбки, турнюра, корсета, чулок, туфель и всех лент, обручей и диадем в волосах), пока я не получил возможность созерцать молочную белизну ее тела. Она опустила ресницы, черные и густые, точно веер из перьев, а щеки ее покраснели бы, если бы не скрывавшая цвет кожи пудра, которая сводила на нет усилия стыдливости. Соски были темные, а груди маленькие, как у подростка; она позволила мне раздеть себя с леностью, присущей дамам высшего света, и, пока я возился со своей одеждой, скромно отводила взоры. Высокие башмаки доставили мне больше всего хлопот, особенно потому, что, пытаясь расшнуровать их как можно скорее, я в спешке затягивал один узел за другим. Пользуясь моей заминкой, она спросила меня, где в этом доме туалет. Я показал ей дверь ванной. Когда она вернулась в спальню (в ночной рубашке цвета увядшей розы из китайского шелка, принадлежавшей когда-то одной из моих бабушек, которую она, наверное, нашла в шкафу в ванной), мне наконец удалось справиться с последним башмаком, и я отшвырнул его прочь. Он ударился о стену, на которой тут же образовалась трещина, а в воздухе снова возникло облако пыли. Снять майку и трусы было секундным делом. Я поспешил наверстать упущенное время: погладил щеки моей подруги, поцеловал нежные раковины ее ушей и стал шептать сладкие слова. Казалось, ее охватило глубокое сомнение: ей хотелось одновременно отдаться ласкам и избежать их. Наконец она повернулась, устремила свой взор в самую глубину моих глаз и поцеловала меня в губы, выдав при этом свою неопытность столь явно, что мне не удалось сдержать улыбки. Я не хотел, чтобы она приняла это за насмешку, и, дабы она ничего не заметила, легонько сжал зубами мочку ее уха, потом провел языком по ее шее и, пользуясь тем, что ее слуховой орган был рядом, повторил тихонько: любовь моя… с каждым разом чуть-чуть повышая голос и придавая ему оттенок все более дикой страсти. Именно в этот момент раздался звонок в дверь, настойчивый и длинный. Она посмотрела на меня. Я посмотрел на нее и попытался жестом извиниться за то, что оставлял ее. Она (с прирожденной скромностью) отвела глаза от моего возбужденного члена, который я не мог спрятать. Я накинул кимоно и спустился открыть: это оказался кучер, который приехал вернуть нам шляпу сеньоры, забытую нами (в пылу страсти) на сиденье экипажа. Поскольку брюки остались в спальне, у меня не оказалось под рукой мелочи, чтобы отблагодарить кучера за его излишнее усердие. Пришлось подняться за деньгами в кабинет, но и там я не нашел ни одной монеты, а потому схватил бумажную купюру, спустился по лестнице и запихнул ее парню в карман. Он поблагодарил, а я сказал: не стоит благодарности, захлопнул дверь (поднялось новое облако пыли, одна из дверных петель упала на пол) и побежал вверх по лестнице в спальню. Она ждала меня, томимая