подумали о том, что мы имеем дело с похитителями трупов? Так сказать, с петербургскими Бурке и Хейром?

Английские преступники Вильям Бурке и Вильям Хейр по их собственному признанию в 1820-х годах убили 16 человек, тела которых были проданы профессору анатомии Роберту Ноксу. Тот из полученных тел готовил наглядные пособия для медицинских лекций, которые не без выгоды продавал в университеты.

— Не думаю. Если бы бандиты в доме Петухова действительно убивали людей и извлекали из них внутренние органы, то в подтверждение тому осталось бы множество следов. А таковых нет. Можно предположить, что органы извлекает некий врач-специалист, а бандиты только поставляют тела, но тела-то без печени в нашем распоряжении нет!

— Значит, надо искать такое тело.

— Я полагаю объехать завтра больничные морги, навести справки, разумеется, проеду и по анатомичкам; на кафедрах попрошу проверить наглядные пособия. Думаю уложиться в один день, — бодро отчеканил Алексей Иванович, стараясь убедить самого себя в исполнимости сказанного.

Шидловский, застегивая мундир и придирчиво осматривая в зеркале свою физиономию и прыщ, который так некстати вскочил на переносице, благосклонно согласился:

— Да, голубчик, правильно мыслишь.

Эта способность шефа переходить от официального «вы» к фамильярному «ты» не переставала удивлять Шумилова.

— Поезжай, порасспроси людей, — продолжал помощник прокурора, — глядишь, владелец саквояжа и отыщется. Возьми в помощь кого-либо из надежных сыскарей, сошлись на меня. Градоначальнику еще не делали доклад о находке, поэтому определяться надо скорее: либо мы ее квалифицируем как преступление и возбуждаем дело, либо нет. Тянуть нельзя. Завтра мне доложишь.

И когда уже Шумилов стоял в дверях кабинета, Шидловский пригвоздил своего подчиненного фразой, по части которых он был большим мастером и которыми умел ставить в тупик даже опытнейших канцеляристов:

— Бурке и Хейр не только людей убивали, они еще и могилы раскапывали… И вообще были содомитами. Так-то вот…

Весь следующий день Алексей Иванович потратил на то, чтобы обойти места, где у покойного могли официально изыматься внутренние органы для исследования. Вид этих мрачных помещений, сырость, промозглый холод и специфический запах удручающе действовали на Шумилова. Каждый раз, выйдя на свежий воздух, он вдыхал полной грудью, встряхивался внутренне, и шел дальше. Его гнал вперед азарт гончего пса. И ничто не могло сбить его с этого пути, даже вид тел с окоченевшими синими ступнями, торчавшими из-под простыней и дерюг (там, где таковые были), и давящая мертвая тишина.

Но, к досаде сыщика, продвинулся он мало. Нигде ничего не пропадало — ни тело, ни отдельные органы, даже с посудой везде был полный порядок.

«Что же получается, — размышлял Алексей Иванович, устало шагая по сумеречным улицам, — нет пропаж из официальных, так сказать, мест. Выходит, препарирование было криминальным? Печень ведь действительно могли взять не с тела, а у живого человека. Но с какой целью консервировать орган? Ради чего действовать так сложно? Людоедство? Можно допустить, но для этого орган следовало сохранять во льду, а не опускать в химикалии. Предъявить орган как доказательство… Чего?» Версий было множество, а реальность могла оказаться такой, что даже самая изощренная фантазия грозила спасовать.

«Надо подождать, — устало думал Алексей Иванович, — война план покажет. А доклад господину градоначальнику пусть беспокоит господина окружного прокурора».

Утром следующего дня Шумилов пришел на службу в подавленном и вялом настроении. Мысли о стеклянной посуде с человеческой печенью не оставляли его даже во сне и трансформировались в тяжелую дурацкую фантасмагорию, в которой присутствовал Некто с зеленым лицом и руками, украшенными длинными, заворачивающимися ногтями, больше похожими на когти. Этот Некто держал в руках ланцет и, плотоядно ухмыляясь алыми влажными губами, нацеливался на кусок человеческой печени, лежавший перед ним на большом серебряном блюде. «Можно и живую, а можно и у трупа взять, лишь бы свежая была, — рычал зеленокожий. — На первой лекции по анатомии профессор Гиртль всегда шутил, что гроб с покойником — это всего лишь консерва, ха-ха-ха».

Весь этот бред тянулся целую ночь, с перерывами, во время которых Шумилов просыпался, и продолжениями после того, как он засыпал опять.

Проснулся Алексей Иванович совершенно измученным и решил, что заболел. Заболеть в Петербурге в конце апреля было немудрено: хотя веселое весеннее солнце вовсю припекало на открытых местах, в тени и возле воды тянуло промозглой сыростью. Позавтракав и выпив чашку обжигающего какао, Алексей Иванович почувствовал себя как будто лучше, но все же мрачное состояние духа его не изменилось. По пути на работу он обдумывал план действий на предстоящий день, но с самого начала все пошло не так.

Не успел он раздеться, как в дверь протиснулся дежурный секретарь:

— Алексей Иваныч, к вам посетитель. Представился доктором Николаевским. Я направлю, пусть пройдет?

— Ко мне или к Вадиму Даниловичу? — уточнил Шумилов. Будучи рядовым делопроизводителем, он занимался чисто техническими вопросами, и посетители к нему почти не являлись. Разного рода заявители, просители и свидетели посещение прокуратуры обычно начинали с помощника прокурора.

— Именно к вам-с.

— Что ж, проси… Кстати, Вадим Данилович уже прибыли?

— Никак нет, сказался к десяти. Он через Сенат сегодня едет.

— Ясно. Направьте, пожалуйста, сюда Николаевского.

Кабинет Шумилов делил с еще двумя чиновниками, такими же незначительными, как и он сам. Один из них сейчас находился в отпуске, а второй должен был отсутствовать всю первую половину дня, так что Алексей Иванович мог быть уверен, что его общению с неизвестным доктором никто не помешает.

Через пару минут в кабинет не спеша вошел представительный мужчина лет сорока пяти, с подбитой сединой бородкой, осанистый и благообразный. В руках он держал дорогую наборную трость из слоновой кости и медицинский саквояж. Во всем его облике угадывалась солидность и обстоятельность. Весенняя слякоть ничуть не испортила дорогих английских туфель из крокодиловой кожи, а здоровый цвет лица свидетельствовал о прекрасном пищеварении. Но, казалось, он был чем-то удручен. Последнее обстоятельство, впрочем, в помещении прокуратуры можно было считать почти естественным. Присев на предложенный дешевый венский стул, он начал обстоятельно и вальяжно:

— Позвольте представиться. Николай Ильич Николаевский, практикующий доктор. Э-э… До меня