успел оратор окончить речь, как Ваня, прорвавшись вперед, сменил его.

— Товарищи! — прокатилось по площади.

Женя удивилась, — она и не подозревала, что у него такой могучий, звонкий голос.

Он говорил страстно о праве пролетариата, о праве на жизнь, о том, как правящие классы подло обворовывали народ, отнимая у него это право. И вот, наконец, народ встряхнулся…

Женя никогда не видала его таким красивым. Черные глаза его блестели невиданным блеском, и он похож был на молодого орла, взлетевшего над многочисленной толпой и гневно клокочущего.

И только сейчас Женя почувствовала, как он дорог ей, и вместе с тем, как она мала и убога в сравнении с ним, неутомимым борцом.

IV

Точно поезд, пущенный на всех парах без машиниста, мчались события. Взятие Зимнего Дворца… Совет Солдатских, Рабочих и Крестьянских Депутатов… кумир-Керенский… смена правительства… победа большевиков… брестский мир и закрепление власти большевиками…

Ваня весь ушел в организационную работу, втянув с собою Женю. Он как бы вел ее неукоснительно, твердою рукою к солнцу, и она шла, радостна веря в него и слушая с радостной улыбкой его вдохновенные речи о великом и красивом будущем, празднике всего трудящегося люда…

…Был ясный, июньский вечер. Разморенные за день зноем акации роняли на асфальт сухие лепестки.

Город пестрел плакатами: «Мир хижинам, война дворцам», «Да здравствует третий Интернационал».

Тут, там с музыкой проходили красноармейцы — молодые ребята с красными звездами на фуражках.

…По дороге к Малому Фонтану, мимо дач, мчался лихач. В пролетке сидели Ваня и его жена Женя.

На нем был френч, сапоги и фуражка с красной звездой, и от пояса шел к карману шнур, к которому был прицеплен наган.

Женя была одета в весеннюю легкую блузку. Голову ее стягивала на манер чепца пунцовая шелковая косынка, на коленях ее лежал огромный букет лиловой и белой сирени.

Женя похорошела. На бледном лице играл румянец, щеки как будто округлились, и вся она выпрямилась.

Завтра Ваня уезжал на фронт, и они с полудня не расставались, кутили.

Ваня весь день острил, смеялся, но сейчас был задумчив, и он не замечал, как с него не сводила ласкающего взгляда Женя. Она глядела на его близкое, родное лицо и красную звезду на фуражке; из звезды как бы исходило сияние.

А пролетка все уносила их вперед, широко забирал могучими ногами вороной рысак, и Жене казалось, что это ангел мчит ее на крыльях к солнцу, в новый, далекий, неизведанный мир, где нет больше места замученным и задавленным нуждой и прижимов вроде ее отца и шторм…

1918