лысиной…

Во-вторых, и это было особенно важно, удалось доподлинно установить, что настоящий Федор Семенович Заклинский, уроженец деревни Заклинье, Лужского уезда, бывший пулеметчик Талабского полка армии Юденича, умер от брюшного тифа в гельсингфорсском лазарете и, следовательно, не мог никак исполнять обязанности маркера в «Пале-Рояле».

Одна ниточка с неизбежной закономерностью тянет за собой другую — такова природа следствия.

Именно в эту пору всплыла на поверхность персона некоего коммерсанта Пауля Иордана, доверенного лица Савинкова в Скандинавских странах. Далее удалось выяснить, что покойный Федор Заклинский служил в денщиках у Георгия Евгеньевича Эльвенгрена, известного своими подозрительными связями с монархическими кругами в Париже. И, наконец, было сделано новое открытие, как бы замыкавшее круг: выяснилось, что Пауль Иордан всего лишь псевдоним Георгия Евгеньевича Эльвенгрена, необходимый ему для прикрытия темных делишек.

Оправдывалось, таким образом, предположение Мессинга: в Гельсингфорсе существовал центр, координирующий усилия враждующих групп контрреволюции.

Теперь не трудно было угадать, кто в действительности является хозяином Федьки Безлошадного и по каким направлениям следует нащупывать его связи. Иордан — Эльвенгрен поддерживал тесные контакты и с савинковским «Народным союзом защиты родины и свободы», и с окружением генерала Кутепова. Резидент в Луге был, несомненно, слугой двух господ.

— А ты еще артачился, друг ситный, — усмехнулся Мессинг, припомнив, как не хотел ехать в Лугу Петр Карусь. — Я же тебе говорил, что полезно отдохнуть на харчах мадам Девяткиной…

Дальнейшие события развертывались стремительно.

Из Луги сообщили, что у маркера «Пале-Рояля» начался вдруг очередной запой… Бильярдной не открыл, с ночи гуляет в вокзальном буфете и деньгами сорит, будто их у него миллион. Поваренка, присланного за ним владельцем заведения, отослал обратно, ни с того ни с сего наградив парой бутылок шампанского и полной вазой дорогих шоколадных конфет.

Лужским товарищам по телефону было передано распоряжение, чтобы не спускали глаз с Федьки Безлошадного. Ни в коем случае не позволять ему оторваться и исчезнуть, а наблюдение вести с максимальной осторожностью.

Во второй половине дня вновь позвонили из Луги. Взяв извозчика, пьяный маркер велел гнать во весь опор, потому что на станции Толмачево, верстах в двенадцати от города, его, дескать, ждет какой-то друг. Но друга в Толмачеве не оказалось, и, по-царски рассчитавшись с извозчиком, маркер сел в поезд, следующий в Петроград. Самое же занятное в том, что умудрился при этом мгновенно протрезветь, точно и не было у него пьяной загульной ночи.

С Варшавского вокзала, усевшись опять в пролетку лихача, Федька Безлошадный направился к генеральше Дашковой, на Екатерининский канал. Был трезв как стеклышко и весьма внимательно проверял, не тянется ли за ним «хвост». Возле подъезда дома останавливаться не рискнул, приказал ехать дальше и, сунув червонец лихачу, воровато шмыгнул в проходной двор, а оттуда с черного хода позвонил в дверь генеральши Дашковой.

Около полуночи в контрразведывательный отдел позвонил обеспокоенный Демьян Изотович. Рассказ его пришлось выслушивать дежурному — ни Александра Ивановича, ни Петра Адамовича на месте не оказалось. Из рассказа следовало, что в доверительной беседе с Демьяном Изотовичем маркер дал понять, что должен совершить нечто такое, что прославит его имя на веки вечные. Оружия при нем вроде бы нет, но в заплечном мешке прощупывается какой-то твердый предмет, напоминающий малую саперную лопатку. Уходя из дому, маркер церемонно раскланялся с генеральской вдовой, вручив внушительную пачку червонцев, а ему, то есть Афоне, пожелал всех благ. Ушел в неизвестном направлении и, вероятно, назад не придет.

— Вы примите меры, черт его знает, что он задумал! — взволнованно говорил дежурному Демьян Изотович. — Вполне возможно, что и террористическую акцию!

Но Демьян Изотович волновался напрасно. Менее всего помышлял в ту ночь Федька Безлошадный о каких-либо террористических акциях. И направление, избранное им для полуночного путешествия по обезлюдевшему Петрограду, вовсе не было неизвестным.

Воспользовавшись трамваем, Федька Безлошадный благополучно доехал до Литейного проспекта, где вышел из вагона и направился пешком к Неве. Дойдя до Захарьевской улицы, он свернул направо и остановился возле дома пятнадцать. Интересующий его дровяной сарай темнел в дальнем конце двора, а по соседству с ним благоухала помойка.

Сбить висевший на двери легонький замок и попасть в сарай оказалось пустяковым делом. После этого надлежало действовать строго по инструкции, заученной Федькой Безлошадным наизусть. Отмерить четыре шага от двери, сдвинуть тяжелый сундук с барахлом, копать на глубину до семидесяти сантиметров, пока не упрешься лопатой в обернутый просмоленной парусиной дубовый ящик и не достанешь из него тяжелое, расшитое золотой парчой знамя преображенцев.

Иначе говоря, все в эту ночь шло отменным образом, и удача сопутствовала ему с самого начала. Во дворе дома пятнадцать было тихо и пустынно, не светились окна в уснувших квартирах, а тоненький лучик карманного фонарика освещал лишь то, что положено было освещать, не привлекая к нему любопытных взоров.

Удача не только прибавляет сил, иногда она и размагничивает, настраивая на несколько идиллически безмятежный лад, когда нет места здравому самоанализу. И оттого вдвое чувствительнее становится возвращение на грешную землю.

Нечто подобное вышло и у него. Внезапно дверь сарая распахнулась, в лицо ударили слепящие лучи сильных фонарей, и чей-то знакомый голос произнес с почти ласковой интонацией:

— А ну, руки! Руки, говорю, руки! Со свиданьицем, дорогой Федор Семенович! С благополучным воскрешением из мертвых!

— Андрей Андреевич! — воскликнул он изумленно. — Неужто это вы?

Впрочем, сомнения были напрасны. Перед ним, нацелив в него вороненный ствол маузера, действительно стоял Андрей Андреевич Тужиков, ответственный штабной деятель, коммунист, разочаровавшийся в новой экономической политике. За спиной Андрея Андреевича виднелись плотные фигуры еще двоих мужчин, о спасении не могло быть и речи, и не оставалось ничего другого, как протянуть обе руки, чтобы тотчас защелкнулись на запястьях стальные кольца наручников.

— Кладоискательством надумали заняться? Это интересно, Федор Семенович, очень даже интересно… Позвольте уж и нам полюбопытствовать, что содержится в этой яме?

Дальше пошли сплошные