примчался Мумик, обогнав дочку, и в исступлении, высоко подпрыгнув, лизнул меня в щеку теплым языком.

— Папочка! Поиграй с нами! — повисла на мне Кася. — Мама вечно занята… А я все одна да одна, только уроки да Мумик…

— Вовсе, значит, и не одна, — обиженно тявкнул Мумик и потянул меня за штанину: ну же, прячься, а я тебя найду и победным лаем оповещу: «Кася, ты все еще не нашла его? Да вот же он, в спарже…»

— Сначала поможем маме.

Я взял дочку за руку, Мумика прихватил пальцем за ошейник, и втроем мы направились к угасающему в камнях костру — время от времени язычки пламени все еще взвивались и золотили таз с вареньем. Чем ближе мы подходили, тем вкуснее пахло.

— Марыня! — начал я торжественно. — Мы пришли принять на комиссию и оценить плоды трудов твоих, не напрасны ли… Давай сюда мешалку!

Жена покорно и неуверенно отдала мне ложку. Я зачерпнул лениво булькающее, уже загустевшее варенье. Горячее. Пришлось долго дуть, даже лизнуть страшно. Зато наслаждался ароматом, медвежьим урчанием выражая удовольствие.

— Папа, а мне! Давай мешалку, я умею дуть самым холоднющим холодом.

Мумик стоял на задних лапах и просил молча — прекрасно знал, его не обойдут: если уж комиссия, значит, и ему положено. И, к неописуемому ужасу Марии, я дал псу облизнуть черпак, только вот досталось бедняге совсем мало. Пес опустился на четыре лапы, кончик поднятого хвоста подрагивал от наслаждения.

— Знаешь, — начал я раздумчиво, — пожалуй, не хватает…

— Чего не хватает? Может, сахару маловато?

Жена с беспокойством смотрела на нас в ожидании приговора.

— Да одной ложки маловато, ничего не распробуешь… Мне бы хоть розетку. Плесни уж нам как следует. Чуть-чуть остынет, и мы честно объявим та-а-кое, что тебе и в страшном сне не приснится…

— И правда, мамочка, — поддержала меня дочь, — надо бы побольше…

— А ну, брысь отсюда! Никакого толку от вас! Еще и псу ложку дают лизать! Мумичек один у меня не врет. Виляет умильно хвостом — значит, вкусно. Да и вам понравилось… Только вы обманщики и сладкоежки!

И она простерла руки над струйкой дыма, словно творила заклинания.

— Мама, кипит! — взвизгнула Каська.

Мария бросилась спасать варенье, мармеладный поток скворчал, стекая на уголья. Подсыпала на огонь золы, приглушила пламя. Я воспользовался случаем и стащил со скамейки щербатую чашечку с пенками, густыми, ароматными и сладкими. Укрывшись в кустах черной смородины, мы, присев на корточки, слопали все, извлекая остатки пальцами, а чашку дали облизать Мумику. Жена издали ворчала:

— На глаза мне не показывайтесь! Видеть вас не хочу! Только и умеете безобразничать… Хватит с меня!

Мы удалились все трое, поджав хвосты. Чтобы задобрить жену, я принес из кухни целую корзину прокипяченных банок и расставил их рядком в саду на скамье. Время от времени они вспыхивали красными бликами. Незаметно подкралась ночь.

Из-за деревьев мягко, едва слышно шурша крыльями, вылетели две летучие мыши, улетели и снова вернулись, покружились над огнем, будто наслаждались ароматом варенья. А варенье благоухало на весь сад, может, и на весь край, и я вдруг отчетливо понял: наш домик переселился в Тютюрлистан, и тихой радости исполнилось мое сердце. Пожалуй, только там случались такие теплые, такие щедрые дарами осени вечера. Банки с вареньем, перевернутые крышкой вниз, выстраивались в длинные ряды; через час, как только варенье остынет, их надо перенести в кладовку. Там, в сухом подполе, на подстилке уже дремали яблоки и груши. А подле все длиннее становился строй банок с вареньями, бутылок с соками, компотных банок с закатанными крышками. Сюда же вот-вот прибудет и встанет наготове и римское варенье.

— Посуды не хватило… Не знаю, во что и переложить, — сетовала жена. — А варенья вон еще сколько. Прикрою таз, оставлю, а завтра доведу разок до кипения и разложу.

— Ну вот видишь — осталось… А дала бы нам, и дело с концом!

— Даже и не подумаю, — погрозила она пальцем. — Тут на две, а то и на три банки. Вы, уж конечно, расправились бы за милую душу. А я хочу оставить впрок, к зиме, на долгие, скованные морозом вечера. Только тогда оцените варенье по-настоящему, будете клянчить добавки или хоть ложку облизать…

Я заглянул в ее посветлевшие за последние годы глаза. Их небесная голубизна поблекла, и волосы припорошило пеплом… Сейчас жена довольна готовкой и уже представляет себе день, когда выставит банку с вареньем на стол рядом со стеклянным чайником с темной заваркой — мы любим терпкий привкус горячей заварки время от времени перебивать маленькой ложечкой варенья с розетки, такусенькой, как на приеме у кукол.

Мои приятели частенько недоумевали, чем меня покорила высокая молчаливая девушка в очках. А я в ответ, ни минуты не задумываясь: ростом и полным спокойствием. Красота мимолетна, а рост всегда пригодится. Глянешь, сама повесит шторы без всякой лестницы, посадит ангелочка на верхушку елки, а то ко мне склонится и шепнет, не читая, потому что близорука: «Пиши скорее, мне интересно, что дальше. Хвалишься, будто вся книга у тебя в голове, всего и дела, что сесть, сосредоточиться и настучать на машинке, ох, только все это пустые упования…»

Я снова засел за машинку, со злостью уставился в белизну бумаги — освещенную лампой пустыню, которую мне надобно пересечь. Жена права, голова у меня — чердак, где свалена всякая всячина: замыслы, подробные планы действия, события вроде бы сами собой нанизываются на нитку, как бусины. Множество героев допекают меня, хотят, видите ли, поступать, как им заблагорассудится, свой характер проявить, приключения им подавай. Со всех сторон только и слышу: «Пиши! Да пиши же скорее! Сколько же нам ждать?»

Вслушиваюсь в далекие голоса ночи. Прокричал козодой, и снова тишина, размеренная тиканьем больших напольных часов с кукушкой. Диск маятника блестит в темноте. Глухое «ку-ку» возвещает полночь. Издалека, с башни ратуши, вторят куранты. Пес примостился рядом, положив морду на мою подогнутую ногу. Он ждет, знает: закончу работу — и мы отправимся на долгую прогулку, вот и прислушивается сквозь дрему к стрекоту машинки. Стоит мне задуматься и оторваться от машинки, как Мумик встает, потягивается, смотрит на меня озабоченно, не пора ли… Вот и пес — тоже прекрасный предлог бросить работу: ведь надо же бедолагу выгулять, а незаконченные страницы и завтра никуда не денутся. В самом деле, не обманывать же псину… А читателей? А себя?

— Ладно, Мумик, пошли…

Он наготове, немедля приносит поводок и стоит, растопырив лапы, а носом запахи ловит, ветерком занесенные в распахнутое окно. Он на страже и вовремя предупредит о засаде, а коли