несколько шагов, выстрелил в них. Дождь мелких осколков ударил во все стороны.
— Прощай, — сказал Кирилл, — помни наш уговор. Ведь ты был мне первым другом.
Ночью Кирилла разбудили. — Вставай, вставай! — тряс его за плечо часовой. Киря слышал голос часового, но проснуться не мог. Это был крепкий солдатский сон после трудной поездки. Один из партизан, с улыбкой наблюдая за неумелыми действиями часового, подошёл к Кире и, нагнувшись над ним, оглушительно крикнул: — Тревога! По коням! Киря, словно подброшенный невидимой пружиной, вскочил. — Тревога? — спросил он. — Нету тревоги, — ответил партизан, — командир тебя срочно требует. В командирской избе горел тусклый каганец — плошка с маслом, в которой плавал тряпичный фитиль. Огонёк освещал лишь большие сильные руки командира, лежавшие на столе. Кирилл остановился у двери и тихо произнёс: — Явился, товарищ командир. Из темноты прозвучал голос Громова: — Вижу. Садись-ка к столу, партизан… Кирилл выжидательно молчал. — Ну, вот что, — сказал Громов, — придётся тебе снова в Камень отправиться. Нужно товарища выручать. Захватили его беляки, изувечили, в больнице у белых. Понял? — Понял, — ответил Кирилл. — Один поеду? — Один. Киря хотел ещё что-то спросить, но удержался… Громов забарабанил пальцами по столу. — Чего не спрашиваешь, где, как придётся действовать, сколько противника встретится? Кирилл простодушно ответил: — Это я раньше так — всё выпытывал, как девчонка… А теперь знаю, что положено — командир скажет, а чего не нужно — и знать не требуется…
Партизанская подвода тихо двигалась по дороге. Хорошо смазанная телега не скрипела, копыта лошади были обмотаны и ступали бесшумно. Возле самого Камня свернули в маленький лесок. — На-ка вот, — вдруг сказал партизан, провожавший Кирю. Наткнувшись в темноте на большую шершавую руку, Киря ощутил пальцами холодную сталь. — Ножик? — удивился Киря. — Зачем? У меня же наган есть. — Возьми. Сам сделал. Пригодится. Киря понял, что ему не просто дают нож, а дарят оружие… — Спасибо… — растроганно вымолвил Кирилл. — Я этого никогда не забуду. Вы, дядя, увидите, что я не маленький. Всё разузнаю… Спасибо… "Как пробраться в больницу, как разыскать медицинскую сестру Трунтову, которая помогает партизанам?.." Солнце поднялось уже довольно высоко. На берегу реки пристроились рыбаки — дети и взрослые. Киря нашёл тонкий длинный прут, достал из кармана леску с крючком и тоже соорудил удочку. Он забрасывал крючок, а взгляд его не отрывался от приземистого одноэтажного здания больницы. Он старался запомнить все мелочи, как велел Громов. Вот распахнулось больничное окно. Киря всмотрелся — окно третье с краю. Значит, так и надо доложить: третье с краю окошко открывается. Киря смотрит на калитку больницы. Из неё выходит солдат с винтовкой. Он что-то говорит часовому, тот уходит, а солдат остаётся: "Смена", — отмечает про себя Кирилл. — Эй, раззява! — вдруг окликает его расположившийся по соседству рыбак. — Удочку утащит! Кирилл спохватывается и быстро дёргает леску. Через секунду у ног его бьётся большой, фунта на три, кастрюк. — Повезло! — завидует сосед. — Повезло… — без всякой радости подтвердил Киря, думая, куда девать рыбину. Время идёт медленно. Ушёл пароход в Новониколаевск. В больнице открылись ещё два окна. Снова сменился часовой. Опершись на винтовку, он как будто дремлет. Киря решает подойти поближе к больнице. Он взбирается по обрыву, к которому пожалуй, удобней всего будет подойти партизанской лодке. Часовой разговаривает с какой-то женщиной. — И не проси, — говорит он, — гражданским сюда ходу нету. — Дочка помирает, смилуйся, батюшка, я доктору заплачу и тебе самогоночки дам, — просит женщина. Солдат колеблется, но отвечает уже мягче: — Уехал доктор-то в Новониколаевск… Женщина вздыхает и хочет уйти. — Стой! — говорит солдат и вскидывает на неё винтовку. — Давай самогонку, а то в кутузку посажу. Женщина испуганно отдаёт бутылку. Солдат хохочет и тут же отпивает половину. Крякнув, вытирает ладонью усы и произносит: — Закусить бы!.. Услышав это, Киря тихо предлагает: — Я кастрюка поймал. Не возьмёте, дяденька? Солдат непонимающе смотрит на мальчишку: — Продаёшь, что ли? А где кастрюк? Кирилл скатывается по обрыву к воде и возвращается с добычей. — Годится, — говорит он, — закуска добрая! Надо на кухню отдать, чтоб сготовили… Киря бросается к калитке, бормоча: — Я отнесу, отдам… — Стой! — ловит его за шиворот часовой. — Не положено! Я сам отдам, как сменюсь… Киря понимает, что силой не прорваться, и садится на траву рядом с солдатом. Некоторое время они разговаривают о кастрюке, о сибирских рыбах, которые в диковинку владимирскому мужику. — Какой тут рыбы полно, такой в нашей Клязьме вовсе нет, — окая, говорит солдат. — Пошёл бы да поудил ещё, — предлагает он Кире. Тот соглашается. Если принести побольше, авось смилостивится солдат, пропустит. Как-никак, а знакомство теперь завелось. Кирилл отправляется, выбирает червей покрупнее, забрасывает удочку в разных местах. Но клёв кончился, и, не считая мелочи, ничего путного уже "не берётся". На сердце у Кирилла тревожно. Скоро вечер, а он ещё ничего не разведал, не узнал. Вспомнив провожавшего его партизана, он лезет за пазуху и достаёт подарок. Отшлифованная полоска стали сверкает острозаточенными краями. И вдруг Кириллу приходит мысль. Он быстро проводит остриём ножа по левой руке повыше запястья. За сталью остаётся красный след, края порезанной кожи расступаются… Кирилл бежит к больнице, он не чувствует боли. Чутьё подсказывает ему, что на этот раз его не смогут не пропустить… — Помогите, дяденька, порезался я… Солдат оторопело таращил глаза на окровавленную руку, а Киря продолжал уговаривать: — Для вас хотел постараться! Вот такую рыбищу захватил, а она вместе с леской замоталась! Полез в воду, а там стекло битое, что ли… Из калитки вышел другой солдат. Он насмешливо уставился на Кирилла и спросил: — С какого фронту прибыл? С кем воевал? — С рыбами, — бойко ответил Кирилл, — пустите в больницу, чтоб хоть тряпицей завязали. Солдаты поговорили между собой, и новый часовой сказал старому: — Хоша, конечно, и нельзя, да у него вроде бы и в
* * *
Ночью Кирилла разбудили. — Вставай, вставай! — тряс его за плечо часовой. Киря слышал голос часового, но проснуться не мог. Это был крепкий солдатский сон после трудной поездки. Один из партизан, с улыбкой наблюдая за неумелыми действиями часового, подошёл к Кире и, нагнувшись над ним, оглушительно крикнул: — Тревога! По коням! Киря, словно подброшенный невидимой пружиной, вскочил. — Тревога? — спросил он. — Нету тревоги, — ответил партизан, — командир тебя срочно требует. В командирской избе горел тусклый каганец — плошка с маслом, в которой плавал тряпичный фитиль. Огонёк освещал лишь большие сильные руки командира, лежавшие на столе. Кирилл остановился у двери и тихо произнёс: — Явился, товарищ командир. Из темноты прозвучал голос Громова: — Вижу. Садись-ка к столу, партизан… Кирилл выжидательно молчал. — Ну, вот что, — сказал Громов, — придётся тебе снова в Камень отправиться. Нужно товарища выручать. Захватили его беляки, изувечили, в больнице у белых. Понял? — Понял, — ответил Кирилл. — Один поеду? — Один. Киря хотел ещё что-то спросить, но удержался… Громов забарабанил пальцами по столу. — Чего не спрашиваешь, где, как придётся действовать, сколько противника встретится? Кирилл простодушно ответил: — Это я раньше так — всё выпытывал, как девчонка… А теперь знаю, что положено — командир скажет, а чего не нужно — и знать не требуется…
* * *
Партизанская подвода тихо двигалась по дороге. Хорошо смазанная телега не скрипела, копыта лошади были обмотаны и ступали бесшумно. Возле самого Камня свернули в маленький лесок. — На-ка вот, — вдруг сказал партизан, провожавший Кирю. Наткнувшись в темноте на большую шершавую руку, Киря ощутил пальцами холодную сталь. — Ножик? — удивился Киря. — Зачем? У меня же наган есть. — Возьми. Сам сделал. Пригодится. Киря понял, что ему не просто дают нож, а дарят оружие… — Спасибо… — растроганно вымолвил Кирилл. — Я этого никогда не забуду. Вы, дядя, увидите, что я не маленький. Всё разузнаю… Спасибо… "Как пробраться в больницу, как разыскать медицинскую сестру Трунтову, которая помогает партизанам?.." Солнце поднялось уже довольно высоко. На берегу реки пристроились рыбаки — дети и взрослые. Киря нашёл тонкий длинный прут, достал из кармана леску с крючком и тоже соорудил удочку. Он забрасывал крючок, а взгляд его не отрывался от приземистого одноэтажного здания больницы. Он старался запомнить все мелочи, как велел Громов. Вот распахнулось больничное окно. Киря всмотрелся — окно третье с краю. Значит, так и надо доложить: третье с краю окошко открывается. Киря смотрит на калитку больницы. Из неё выходит солдат с винтовкой. Он что-то говорит часовому, тот уходит, а солдат остаётся: "Смена", — отмечает про себя Кирилл. — Эй, раззява! — вдруг окликает его расположившийся по соседству рыбак. — Удочку утащит! Кирилл спохватывается и быстро дёргает леску. Через секунду у ног его бьётся большой, фунта на три, кастрюк. — Повезло! — завидует сосед. — Повезло… — без всякой радости подтвердил Киря, думая, куда девать рыбину. Время идёт медленно. Ушёл пароход в Новониколаевск. В больнице открылись ещё два окна. Снова сменился часовой. Опершись на винтовку, он как будто дремлет. Киря решает подойти поближе к больнице. Он взбирается по обрыву, к которому пожалуй, удобней всего будет подойти партизанской лодке. Часовой разговаривает с какой-то женщиной. — И не проси, — говорит он, — гражданским сюда ходу нету. — Дочка помирает, смилуйся, батюшка, я доктору заплачу и тебе самогоночки дам, — просит женщина. Солдат колеблется, но отвечает уже мягче: — Уехал доктор-то в Новониколаевск… Женщина вздыхает и хочет уйти. — Стой! — говорит солдат и вскидывает на неё винтовку. — Давай самогонку, а то в кутузку посажу. Женщина испуганно отдаёт бутылку. Солдат хохочет и тут же отпивает половину. Крякнув, вытирает ладонью усы и произносит: — Закусить бы!.. Услышав это, Киря тихо предлагает: — Я кастрюка поймал. Не возьмёте, дяденька? Солдат непонимающе смотрит на мальчишку: — Продаёшь, что ли? А где кастрюк? Кирилл скатывается по обрыву к воде и возвращается с добычей. — Годится, — говорит он, — закуска добрая! Надо на кухню отдать, чтоб сготовили… Киря бросается к калитке, бормоча: — Я отнесу, отдам… — Стой! — ловит его за шиворот часовой. — Не положено! Я сам отдам, как сменюсь… Киря понимает, что силой не прорваться, и садится на траву рядом с солдатом. Некоторое время они разговаривают о кастрюке, о сибирских рыбах, которые в диковинку владимирскому мужику. — Какой тут рыбы полно, такой в нашей Клязьме вовсе нет, — окая, говорит солдат. — Пошёл бы да поудил ещё, — предлагает он Кире. Тот соглашается. Если принести побольше, авось смилостивится солдат, пропустит. Как-никак, а знакомство теперь завелось. Кирилл отправляется, выбирает червей покрупнее, забрасывает удочку в разных местах. Но клёв кончился, и, не считая мелочи, ничего путного уже "не берётся". На сердце у Кирилла тревожно. Скоро вечер, а он ещё ничего не разведал, не узнал. Вспомнив провожавшего его партизана, он лезет за пазуху и достаёт подарок. Отшлифованная полоска стали сверкает острозаточенными краями. И вдруг Кириллу приходит мысль. Он быстро проводит остриём ножа по левой руке повыше запястья. За сталью остаётся красный след, края порезанной кожи расступаются… Кирилл бежит к больнице, он не чувствует боли. Чутьё подсказывает ему, что на этот раз его не смогут не пропустить… — Помогите, дяденька, порезался я… Солдат оторопело таращил глаза на окровавленную руку, а Киря продолжал уговаривать: — Для вас хотел постараться! Вот такую рыбищу захватил, а она вместе с леской замоталась! Полез в воду, а там стекло битое, что ли… Из калитки вышел другой солдат. Он насмешливо уставился на Кирилла и спросил: — С какого фронту прибыл? С кем воевал? — С рыбами, — бойко ответил Кирилл, — пустите в больницу, чтоб хоть тряпицей завязали. Солдаты поговорили между собой, и новый часовой сказал старому: — Хоша, конечно, и нельзя, да у него вроде бы и в