более непосредственную, более мягкую натуру, чем у него.

Иногда эта доброта служила ему во вред. Макаров, как истый русский человек, да особенно ещё из породы «речных волков» (тоже, что и «морской волк») — любил выпить. Но для выпивки ему обязательно была нужна компания. Один он не пил, разве только чарочку перед едой. В водке он не находил «скусу», но так как она приводила его на некоторое время в весёлое расположение духа и способствовала общительности в компании, то он любил её как необходимое средство весело провести время. Это все знали и этим пользовались.

— Пойдём-ка, Макаров, по скляночке! — скажет, бывало, кто-нибудь из товарищей на стоянке и отправится к буфету, — налейте-ка нам парочку, — прикажет он, — кладя на стойку двугривенный.

Макаров выпьет, оботрёт рукавом мокрые, повисшие усы и отойдёт смиренно в сторону.

— А ну-ка ещё по одной, — предложит товарищ.

— Теперь уж на мои, — заявляет Макаров.

— Вот ещё, разве мы из эстого? — протестует хитрый компаньон, чокаясь с Макаровым.

Выпив по второй, Макаров вынимает сорок копеек из своего старого, потерявшего всякий цвет кисета, и стучит ими по стойке.

— Получите, — говорит он, — за полбутылки… да закусочки давай какой ни на есть.

Забрав свою покупку, Макаров идёт к себе в каюту, где и начинается угощение.

V

Капитан изучил слабости Макарова и старался принимать против них меры. Но Макаров был такой «золотой» человек, что с ним надо было действовать тактично, и капитан не хотел обидеть старика.

Однако между ними бывали иногда и недоразумения. У Макарова хмель был «нехороший». Сначала вино действовало на него возбуждающим образом, он становился разговорчивым и экспансивным, но очень быстро весёлое настроение переходило в кураж.

— Ведь, вот, — говаривал, бывало, капитан, — трезв — ребёнок малый, а как хватит русского народного хлебного — настоящий зверь. Затронь его, так он в берег носом ахнет…

Раз как-то пароход вышел после стоянки на конечной пристани. Стоянка эта, как заметил капитан, не прошла для Макарова благополучно. В маленьких глазах старика заискривались какие-то подозрительные огоньки, а красный нос стал совсем багровым. Макаров избегал смотреть в лицо капитану в таких случаях и отвёртывался, чтобы дыхание, пропитанное «русским народным хлебным», его не выдало. Он делался как-то особенно подозрителен и беспокоен; каждая малость раздражала его. Всё, что делали другие, казалось ему «не так», а особенно то, что делал капитан, который в воображении Макарова в хмельные часы становился каким-то врагом, который норовит всё сделать ему на зло.

Вот капитан, проходя перекатом, где по вывеске^[2] было воды семь четвертей, т. е. более чем достаточно, убавил на всякий случай ход. Этого было довольно, чтобы обозлить Макарова.

— Тебе бы на печи сидеть, а не капитаном быть! — ворчит он себе под нос — ну, к чему ты, сделай милость, ход убавил… Коли не понимаешь, так ступай в каюту, да дрыхни… и без тебя обойдутся.

Хотя Макаров говорит только для самого себя, но отдельные слова долетают до ушей капитана; он делает вид, что не слышит.

Пароход подходит к мелкому Благовещенскому перекату, где ход очень извилист. Надо идти всё время зигзагами. Макарову это очень не по нутру.

— Ну, чего, скажи, сделай милость, бакена «он» так расставил, — говорит Макаров, — воды — бугор, а он, нако-сь, поди… Вертись тут, а ещё бакенщик называется…

Капитан давно уже заметил возбуждение старого лоцмана и зорко следит за ходом парохода. И видит он, что Макаров держит прямо, точно намереваясь пройти за бакеном.

— Куда держишь? — говорит капитан, — не видишь разве красного?

— Вижу, — упрямо отвечает Макаров, — не тут ему быть следовает.

— Не твоё дело…

Макаров вертит штурвал, но выходит так, что пароход всё-таки проходит за бакеном.

Капитан быстро подходит к Макарову и пристально глядит ему в глаза.

— Опять хлебнул? — говорит он.

— Выпил! — дерзит Макаров.

— Ступай, проспись… Я с пьяным не пойду, — объявляет капитан и посылает подручного за Даниловым.

— И уйду, — говорит Макаров, — испугался я…

Однако, в голосе капитана звучит повелительная нота, которую знает Макаров, и потому он отходит от штурвала, крестится и выходит из штурвальной. Капитан сам становится на его место.

— Выпил да на свои, — ворчит Макаров, уходя, — не крепостной! Провалитесь вы и с пароходом… Сам хорош… выиграет — фуражку на затылок задерёт, а проиграется — на нос надвинет… А люди виноваты… всё не по тебе…

— Завтра же ссажу, — кричит капитан, — терпения моего нет…

* * *

На утро, когда пароход ещё стоит у пристани в городе К., Макаров тихо стучится в каюту капитана.

— Кто там? войди… — слышится голос капитана.

Макаров входит, крестится на икону и останавливается у двери. Капитан делает вид, что не замечает его. Макаров вздыхает. У него тяжёлое похмелье, и ему тошен белый свет.

Видя, что капитан не намеревается прервать молчание, Макаров начинает сам.

— Мне слезать, что ли? — спрашивает он.

Капитан молчит.

— Простите уж, Василий Иваныч, враг попутал.

— Нехорошо, Макаров. — Ну, да уж Бог с тобой. Видно, тебя не переделаешь!

Макаров стоит и переминается с ноги на ногу.

— Вижу уж: голова болит, — улыбается капитан.

Он наливает рюмку настойки и подносит Макарову.

— Словно огонь по жилам прошёл. — говорит Макаров, — уж не обессудьте!.. Глупость наша мужицкая и больше ничего…

Он поворачивается и делает шаг к двери, но ему хочется сказать что-нибудь приятное капитану.

— Ты вот что, Василий Иваныч, ночью, ежели не хочешь выходить — будь без сумления… Спи себе!.. Я постараюсь…

VI

Начались ранние заморозки. Пароходы, внезапно застигнутые снежной бурей, спешили в затон. Температура воды быстро приближалась к нулю. Пришёл в затон и «Нахимов», на котором служил Макаров. Там уже собралось пять пароходов. Следовало ещё ожидать возобновления навигации, так как слишком уж рано начался мороз, поэтому команду не распускали.

На одном из пароходов собралась целая лоцманская компания; разумеется, не обошлось дело и без Макарова. Время было свободное, пароходы находились в безопасности, и поэтому было полное основание выпить: «со свиданьем»…

Капитан «Нахимова» имел квартиру в городе. Пользуясь свободным временем, капитан поручил пароход помощнику и отправился домой. Мы провели вместе вечер; я ночевал у него и на другой день в полдень мы собрались ехать на пароход. Только что мы спустились с крыльца, как нам на встречу попался матрос с «Нахимова»,