мучат голод и жажда; я пришел попросить у вас стакан воды, кусок хлеба и угол для ночлега.

— Извините испуг моей жены, — сказал старик, встав со своего места, — этот замок в такой глуши, что разве только по необыкновенному случаю может забрести сюда какой-нибудь путешественник. Неудивительно, что, вдруг увидев вооруженного человека, моя бедная Берта перепугалась, хотя, благодаря Богу, нам нечего бояться воров ни за себя, ни за своего господина.

— Во всяком случае, мои друзья, будьте спокойны, — сказал я, — я граф Элим. Конечно, вы не знаете меня, но вы должны знать господина Р., у которого я живу и с которым охотился нынче в ваших лесах.

— Нет, сударь, — отвечал старик, между тем как его жена все осматривала меня с любопытством, — мы не знаем никого в городе; кажется, уж более двадцати лет ни я, ни моя жена не бывали в городе, но вы уже довольно сказали о себе, и мы не требуем от вас более никаких объяснений. Вы чувствуете голод, говорите вы, — мы сейчас приготовим вам ужин. Что до вашего ночлега, — прибавил старик, переглянувшись с женою, — тут есть небольшие затруднения, а впрочем, мы увидим.

— Какую-нибудь часть вашего ужина, мои друзья, и кресло в каком-нибудь углу замка — вот все, чего я прошу у вас.

— Предоставьте нам позаботиться об этом, сударь, — сказала старуха, — вы между тем обсушитесь и обогрейтесь, а мы устроим все как следует.

Этот совет обсушиться и обогреться был небесполезен: я промок до костей, мои зубы щелкали от холода. Предполагая, что ужин этих добрых людей будет не очень лакомым, я предоставил в их распоряжение настрелянную дичь.

— Клянусь, сударь, — сказал старик, взяв несколько куропаток и одного кролика, — это чудо как кстати, иначе вам пришлось бы разделить убогий наш ужин.

Старики переговорили что-то шепотом, жена принялась щипать куропаток, а муж вышел из комнаты. Я подошел к очагу и начал сушить на себе свое платье. Но минут через десять старик возвратился.

— Не угодно ли вам, сударь, — сказал он, — пожаловать в столовую, там затоплен камин, и вам будет получше, чем здесь.

Я исполнил его совет; моя собака, которая тоже обогревалась у очага, последовала за мною. Войдя в столовую, я с удовольствием уселся у гигантского камина и принялся осматривать новую комнату. Первый мой взгляд упал на стол, накрытый чудесною скатертью и уставленный богатою посудою. Эта неожиданная роскошь пробудила мое любопытство. Я подошел к столу и с удивлением заметил на каждом предмете изображение графской короны и оружия. Через некоторое время слуга в богатой ливрее подал на стол суп в серебряной миске. Я взглянул на новое лицо — и узнал доброго старика.

— Но, мой друг, к чему столько церемоний? — сказал я.

— Мы знаем, сударь, как следует принять графа, — отвечал старик. — Да, если бы было иначе, граф Эверард не простил бы нам этого.

Надо было уступить. Я хотел сесть на стул, но старик подал большое кресло, украшенное графским гербом. Я занял место и с большим аппетитом принялся за ужин. Все кушанья были изготовлены с отменным вкусом; на столе стояли лучшие бордоские, бургундские и рейнские вина.

Любопытно было мне узнать, кто был владельцем замка и где он живет. Я спросил об этом старика.

— Мой господин, — сказал он, — граф Эверард фон Эппштейн, последний из потомков своей фамилии. Он живет в замке, которого не покидает почти двадцать пять лет, но болезнь одной особы отозвала его в Вену. Вот уже шесть дней, как он уехал от нас, и мы не знаем, скоро ли он возвратится.

— Но, — продолжал я, — что это за домик, который я заметил за четверть мили отсюда?

— Это и есть настоящее жилище графа, — отвечал старик. — Он проводит там каждый день и только ночует иногда в замке. Наш бедный замок давно уже запустел, и теперь в нем кроме красной комнаты нет ни одного жилого покоя.

— Что это за красная комната?

— Да та, в которой жили все графы фон Эппштейн; в ней они родились, в ней и умирали, начиная с графини Элеоноры до графа Максимилиана.

Произнося эти слова, старик понизил голос и с тревожным видом озирался кругом. Впрочем, я не задал еще никакого вопроса; меня заняла мысль о странном поведении графа Эверарда, который жил отшельником в своем разваливающемся замке.

После ужина меня стало клонить ко сну. Я попросил старика указать мне мою спальню. Эта просьба, казалось, смутила его; он пробормотал какое-то извинение, но, оправившись от замешательства, сказал:

— Пойдемте, господин граф.

Я последовал за стариком. Мой Фидо заворчал и бросился вслед за нами. Старик привел меня в прежнюю комнату, в которой я в первый раз заметил огонь.

— Вы хотите уступить мне собственную вашу комнату? — сказал я.

— Извините, господин граф, — отвечал старик, не поняв смысла моих слов, — в целом замке нет больше ни одной жилой комнаты.

— Где же вы найдете место для себя?

— Мы ночуем в столовой.

— Этого я не позволю, — вскричал я. — Я ночую в столовой, или вы отведете мне какую-нибудь другую комнату.

— Но я имел честь доложить господину графу, что в целом замке нет более жилой комнаты, кроме той…

— Кроме той? — повторил я.

— Кроме красной комнаты.

— Но ты знаешь, что в этой комнате нельзя ночевать господину графу, — с живостью возразила старуха.

Я пристально посмотрел на обоих. Они, с заметным смущением, потупили глаза. Это затронуло мое любопытство.

— Почему же невозможно? — спросил я. — Разве это запрещено владельцем замка?

— Нет, господин граф.

— Так какое же вы находите препятствие? И что такое в этой таинственной красной комнате, о которой вы говорите с каким-то страхом?

— Есть кое-что, милостивый государь… — Старик остановился и взглянул на свою жену, которая пожала плечами.

— Есть кое-что! — повторил я. — Скажите, что такое?

— Там являются привидения, — сказала жена. — Вот что, сударь.

— Привидения! — вскричал я. — Если так, то мне ужасно хочется повидаться с мертвецами. Объявляю вам, что я непременно хочу ночевать в этой страшной комнате.

— Прежде всего подумайте, сударь.

— Думать не о чем. Повторяю вам, что мне хочется взглянуть на привидения.

— Это не даром прошло графу Максимилиану, — пробормотала старуха.

— Быть может, граф Максимилиан имел причины бояться мертвых, а мне нечего опасаться.

— Делать нечего, если так угодно графу, — сказал старик, обращаясь к жене, — надобно приготовить постель.

— Хорошо, — отвечала жена, — но с условием, чтобы ты проводил меня. Ни за что на свете я не пойду туда одна.

— Пожалуй, — сказал старик.

Старики вышли из комнаты. Я в задумчивости прислонился к очагу. В своей молодости я