подростковые книги), мы все время кого-то «подставляем» или обманываем — или библиотеку и школу, или магазин, или читателя, или государство, или самих себя.

Продаем русских авторов за границу

— А получаете ли вы еще какие- нибудь гранты?

— Да, но это смешные деньги в общей доле расходов. Есть во многих странах институты, которые помогают с переводами: французы оплачивают права частично, скандинавы иногда помогают оплатить часть печати книжек-картинок. В прошлом году мы получили очень маленькое количество грантов, может, 500 тысяч рублей; при наших затратах ежегодных в десятки миллионов рублей на производство, зарплаты, аренду эти деньги погоды не делают. Надо понимать, что все-таки каждая детская книжка обходится примерно в 450 тысяч рублей (и это только права и печать одного тиража), а то и больше.

— Возвращаясь к русским авторам: какой процент они у вас сейчас занимают от общего количества книг?

— Всегда было процентов двадцать, и нас за это все кому не лень ругали, сегодня благодаря сериям Ильи Бернштейна «Как это было» (книжки про войну с историческим комментарием) и «Родная речь» (лучшая проза ленинградской школы 50–70-х годов) и книгам новых авторов — Натальи Дубиной, Дарьи Вильке, Стаса Востокова, Эдуарда Шендеровича — стало под 40 процентов. Первый русский автор, которого мы издали, был поэт Олег Григорьев. Потом мы стали публиковать книги Екатерины Мурашовой, Сергея Седова, Натальи Нусиновой, Дины Сабитовой, поэзию Артура Гиваргизова, Сергея Белорусца, Григория Кружкова, Марины Бородицкой, Александра Тимофеевского, Эдуарда Шендеровича, Елены Аксельрод и других. Почти все прозаические произведения русских авторов мы продаем на Запад. Мы продаем права, чего вообще почти никто не делает. Последняя наша продажа — это книжка, которую здесь чуть не засудили за пропаганду гомосексуализма, а на самом деле великолепная театральная история про дружбу, наставничество и преемственность поколений «Шутовской колпак» — права ушли в американский Scholastic.

— И их переводят и издают за границей, после того как издали вы здесь?

— Конечно! Например, «Приключения Джерика» Натальи Нусиновой продали в Испанию, в Италию и во Францию. Другие книжки — в Чехию, Венгрию, Китай, Англию. Сейчас особенным спросом пользуются книжки с иллюстрациями Тани Кормер и хорошие подростковые тексты.

О смысле жизни

— Немного провокационный вопрос. Я, вероятно, прочитала большинство книг вашего издательства. И мне пришло в голову, что, наверное, все эти книги больше говорят о том, как жить. А мне не хватает, наверное, еще таких, которые говорили бы о том — зачем. Мне кажется, что у сегодняшних подростков довольно остро стоит этот вопрос — смысл жизни. А о нем нигде всерьез и по существу не говорится. В  обществе присутствует дефицит смысла, вакуум.

— Мне уже смешно.

— Почему смешно?

— Смешно, потому что, конечно, хотелось бы, чтобы кто-нибудь ответил на вопрос: зачем жить? Но я не очень уверена, что это возможно в принципе.

— Разумеется, но некие попытки, предположения...

— Мне кажется, что когда есть ответ на вопрос, как жить, то недалеко и вопрос зачем. Можно взять любую нашу книжку — Даниэля Пеннака, Марию Парр, Аннику Тор, Мони Нильссон, Бьянку Пиццорно, Сильвану Гандольфи, Анджелу Нанетти, Дарью Вильке, Ульфа Старка. Вы читали, например, «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна»?

— Да.

— Разве там не затрагивается вопрос о том, зачем жить? Дедушка в доме престарелых говорит с маленькими мальчиками о том, зачем и как он жил и что он считает самым важным в прожитой жизни. Здорово говорит…

Европейские писатели живут в обществе, где вопрос о том, зачем жить, по крайней мере в части его трансляции детям, решен. Во всяком случае, общество не сбивает детей и подростков с пути. Живут для себя, потому что жизнь — это прекрасно и ее можно сделать прекрасной вокруг себя, потому что есть семья, есть друзья, которым ты нужен, потому что есть достоинство, и это важно, потому что есть традиции, потому что есть общество, которому ты можешь быть полезен и им оценен, и так далее.

С другой стороны, разве можно от литературы ждать полного ответа на этот вопрос — не только от детской, но и от литературы вообще? Попытаться сделать так, чтобы вокруг тебя людям немножко легче жилось, дать им понять какие-то вещи, которые ты понимаешь, а они, может быть, нет. И вместе с ними поискать ответ на какие-то вопросы. Разве этого недостаточно?

— Вопрос открытый.

— Зачастую вопрос о том, зачем жить, скрывает вопрос о герое, которому можно было бы подражать, сильном и узнаваемом. Это потребность в модели, которая поможет выкарабкаться из окружающего болота повседневности. Но я как раз не очень люблю слишком харизматичных героев, они только сбивают с толку читателя. Для меня куда привлекательнее герой со слабостями или герой, совершающий нормальные человеческие промашки. Я не люблю героев из камня, которым потом надо ставить памятники. Я против увековечивания, только если на бумаге. Возможно, это отторжение наших детских стереотипов, мы же все пионеры в прошлом, комсомольцы. Мне маленькой не мешало жить даже то, что у меня папа был политзэк, а дедушка — Ленин. Только лет в одиннадцать-двенадцать я начала всерьез задумываться, что тут что-то не клеится. Но маленькой я во все это честно верила — и в пионеров-героев, и в торжество Революции. Даже была председателем совета дружины, то есть не вчера началось мое стремление куда-то идти, кого-то вести и так далее. Видимо, характер не позволял отсиживаться, каждому — свой крест. Мой, похоже, — пытаться расшевелить общество.       

(обратно)