Джулиан Барнс

«Загадка»(опубликовано 14 января 2002 в журнале «The New Yorker»)

Субботним утром полвека тому назад ночной паром из Саутгемптона подошел к пристани у Сен-Мало. Большинство пассажиров направились к поджидавшему их поезду до Парижа, меж тем как два представителя британского правящего класса приступили к неспешному завтраку с пивом. Убедившись в том, что благополучно опоздали на поезд, они взяли такси, чтобы преодолеть пятьдесят миль (правящий класс!) до Ренна, где заплатили водителю сорок пять франков, однако не дали чаевых (не очень правящий класс!). В Ренне они сели на менее очевидный поезд до Парижа, и пять лет их никто не видел.

Теперь, задним числом, нам точно известно, в чем было дело. Гай Берджесс и Дональд Маклин, советские шпионы, завербованные в Кембридже, бежали в Россию. Американцы вывели их на чистую воду, и британцы поручили своему следователю номер один - Уильяму Скардону, расколовшему ядерного шпиона Клауса Фукса, - приступить к работе по делу Маклина утром в ближайший понедельник. Лишь благодаря нестрогости слежки и нежеланию МИ-5 работать по выходным, двум шпионам удалось скрыться. Еще несколько десятилетий разведывательное управление медленно вытягивало на поверхность обжигающие корни кембриджского заговора. Берджесс и Маклин привели к Третьему человеку - Киму Филби (заподозрен в 1951 г., бежал в 1963-м), самому давнему и вредоносному члену группы. Третий привел к Четвертому - искусствоведу сэру Энтони Бланту (получил статус неприкосновенности в 1964 г., публично разоблачен в 1979-м), который стал героем новой захватывающей книги Миранды Картер “Энтони Блант: его жизни”. Четвертый привел к Пятому, Джону Кернкроссу, и другим, ненумерованным, агентам.

В то время, однако, известно было совсем не много. Произошедшее с Берджессом и Маклином долго не давало покоя Сирилу Конноли, который неофициально общался с обоими (и разговаривал с Маклином накануне его побега); в 1952 г. он оформил свои предположения в книгу под названием “Пропавшие дипломаты”. “Пропавшие”: нейтральность прилагательного говорит сама за себя. Неопределенность и робость гипотез по сей день придают монографии Конноли некоторую прелесть: несмотря на то, что автор не был для своих героев посторонним и имел все доказательства у себя глазами, он не смог сделать логических выводов. Прежде всего, как должен выглядеть шпион? Шпионом, как известно, может быть либо грязный тип, охочий до денег, либо хлопающий глазами идеалист. Берджесс и Маклин не попадали ни в ту, ни в другую категорию: частная школа, Кембридж… Они были частью “нас”, веками правивших “ими”. О Маклине, профессиональном дипломате, Конноли писал: “Все мы знали, что это человек-скала, что он всегда поможет в беде… Его обаяние держалось не на тщеславии, а на искренности”. В Берджессе светскости было меньше - он был и более отчаянным пьяницей, и не скрывал своих гомосексуальных пристрастий, - однако незадолго до своего исчезновения признался одному из друзей, что никогда не сможет жить за границей и собирается приступить к “своей главной задаче: книге дополнений к биографии премьера-консерватора лорда Сэлисбери, написанной леди Гвендолен Сесил, которую считал лучшей биографией на английском языке”. Разве могли такие люди быть предателями Короны?

Правда, среди друзей они были известны своими антибританскими и антиимпериалистическими настроениями; и тот, и другой, выпив лишнего, признавались, что работают на Советы. Однако в кругу Конноли считали, что “чем больше они говорят о коммунизме, тем меньше вероятность того, что они тайные агенты”. Ученое прошлое сводило на нет все их алкогольные промахи. Как-то раз, заполночь, Марку Калм-Сеймуру, другу Конноли, случилось разговориться с Маклином (оба порядком нализались); на следующее утро Марк взволнованно передал Конноли содержание разговора. Маклин: “Что бы ты сделал, если б я оказался шпионом коммунистов?” Калм-Сеймур: “Не знаю”. Маклин: “Ну, ты бы на меня донес?” - “Не знаю. Кому?” - “Ну хорошо, я шпион. Беги, доноси на меня”. Конноли и Калм-Сеймур тщательно проанализировали этот диалог и заключили, что Маклин просто устроил собеседнику этакую “проверку лояльности”. “При свете дня весь этот эпизод казался абсолютной нелепицей”.

Но факт оставался фактом: Берджесс и Маклин исчезли; и снова неубедительность версий Конноли по поводу того, “почему” и “куда” они испарились, может послужить хорошим уроком. Быть может, пропавшие дипломаты пустились в алкогольное путешествие, подобно Верлену и Рембо. А может, полетели в Москву, чтобы помочь положить конец Корейской войне, - аналог знаменитой миссии Рудольфа Гесса. Они могли быть и агентами, отозванными в Москву для ликвидации, но тогда зачем им понадобилось “самим себе подписывать смертный приговор”? И так далее. Что касается их местонахождения, то их якобы видели в Андорре и Праге, в Брюсселе и Байонне. Конноли и сам неожиданно для себя “стал разыскивать их (заразная это все-таки штука) в Цюрихе, Фельдкирхе и Лихтенштейне”. Берджесса определенно видели на вилле Браунинга неподалеку от Азоло, и именно стихотворение Браунинга “Уэринг”, рассказывающее о таинственном исчезновении, дало Конноли ключ к разгадке тайны. “Что сталось с Уэрингом когда он ускользнул от нас…” Один из возможных ответов на заглавный вопрос был таков: пропавший подался на восток, возможно, в Москву. Рассказчик, однако, отвергает эту версию: “В России? Нет! Скорей, в Испании!”

В отличие от Уэринга, Берджесс и Маклин не растворились в поэтическом мифе; нет, они самым прозаическим образом объявились в Москве в феврале 1956 г. Да и в истории, которой они положили начало, не было ни тени мистицизма; последствия ее - как социальные, так и политические - были вполне конкретными. В Британии за последние полстолетия авторитет тех, кого было принято считать высшими мира сего, заметно упал: монархия все больше воспринимается как нелепость; в прошлом году, когда переизбирали Тони Блэра, британцы продемонстрировали безразличие, какого не наблюдалось несколько десятилетий. Социальный класс, который считал неотъемлемым свое право властвовать и повелевать, больше не может рассчитывать на беспрекословное уважение. И факт тот, что потеря уважения - дело рук кембриджских шпионов.

Энтони Блант был сыном викария - протестанта-англиканца, в чьем ведении находилась церковь британского посольства в Париже во время Первой мировой войны, - и скромной, добродетельной и доминировавшей в семье матери. Этот хилый мальчик с прекрасным французским не слишком