- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (24) »
Иван Менджерицкий По методу профессора Лозанова
В воскресенье, часов в восемь вечера, позвонил Митька Шурыгин. Как всегда был шумлив и многословен. — Привет, старичок! Жизнь еще радует? Рука не ослабла? Взгляд соколиный? Небо в алмазах? Друзья любят? Враги сдохли? Отвечать на все эти вопросы было вовсе не обязательно. Крымов и не ответил. Спросил; собственный голос после Митькиного напора казался тусклым, невыразительным: — А что у тебя? — Жить — значит бороться. Вот что я скажу тебе, старичок! — Положим, это сказал не ты, а Сенека, — заметил Александр Иванович. — Что ты говоришь?! — изумился Митька. — А жить — значит мыслить — это вот тоже не я? — Увы. — Неужели, правда, старичок? И тут, выходит, опередили. Ах ты, боже мой! Митька Шурыгин нравился Крымову. Конечно, трепач, но когда с ним разговариваешь, всегда улыбаешься. И настроение вроде становится лучше. А главное — и Александр Иванович это очень ценил — Митька всегда звонил просто так, не по делу, без повода. Видно действительно хотел знать: радует ли жизнь Крымова и как обстоят дела с алмазами над его головой? А ведь поводов для телефонных звонков было немало. Не раз встречались в судебных процессах, если можно так сказать, по разные стороны баррикад. Крымов — следователь, Шурыгин — защитник. А во время предварительного следствия защитнику так бывает порой нужно попросить о чем-нибудь следователя или хотя бы что-то уточнить. Но Митька никогда не просил, ни разу не уточнял. Славный в общем парень. Несовременный, конечно. Но и Крымов был таким же — несовременным. А тут вдруг: — Старичок, есть к тебе одна просьба. — И замолчал. Молчал и Крымов. — Ну, что молчишь? — спросил он, удивляясь неприветливости собственного голоса. А на другом конце провода все молчали. И прокричав несколько раз: «Алло!», Александр Иванович понял, что их просто разъединили. Повесил трубку, и телефон тут же отозвался трелью. — Ты, старичок, чего трубку бросаешь? — Это не я, — сказал Крымов. — Сам, небось, бросил. В последний момент засмущался… — Чего? — Того, — исчерпывающе ответил Александр Иванович. — Брось, старичок! Просто нужна консультация опытного юриста. — Ты и сам опытный. — По части защиты, — уточнил Митька. — А в данном случае требуется нападать. Да я бы не просил тебя, но речь идет о моем родственнике. — Близком? — спросил Крымов. — Очень. Как говорится: на одном солнышке онучи сушили. — Понятно. — Да ничего тебе непонятно, — почему-то разозлился Митька. — Замечательный мужик, фронтовик, ветеран, честнейший человек. Да и не о себе хлопочет. — Короче: что я должен сделать? — Принять, поговорить, помочь. — Люблю получать конкретные задания… В понедельник, в двенадцать может меня навестить твой честнейший человек? — Шурик, — сказал Митька, прекрасно зная, что Крымов терпеть не может, когда его называют так, — не иронизируй, пожалуйста. — Пожалуйста. Как его фамилия? — Федин Алексей Алексеевич. — Пропуск будет выписан, — сказал Крымов. — Но пусть не опаздывает. Времени мало. — Слушаюсь, товарищ полковник, — бодро отрапортовал Митька. — Дешевые приемы, Шурыга, — сказал Александр Иванович, — очередное звание мне еще не присвоили. Небось привык так облапошивать доверчивых младших лейтенантов из ГАИ, называя их майорами, когда они останавливают тебя за нарушения. — Бывает, — миролюбиво согласился Митька.Алексей Алексеевич Федин довольно буднично сообщил, что пришел сюда по поводу убийства и что надо заводить дело. — Если совершено убийство, — сказал Крымов, — то дело наверняка уже заведено. — Нет. Владимир Иванович Мельников — мой близкий друг — официально умер от инфаркта. Заметьте — второго — за последние три года. Но тем не менее, это стопроцентное убийство — его затравили анонимками. И во взятках обвиняли, и в хищениях, и в незаконных валютных операциях, и в использовании служебного положения, и во всяческой аморалке — от беспробудного пьянства до сожительства с молодыми девицами. — Комиссии, конечно, все это проверяли? — Еще бы! Одна за другой. Просто на пятки наступали друг другу. — Ну и…? — Так сказать, «сигналы» не подтверждались. Если, конечно, злостную клевету можно называть сигналами. — Выходит, ваш друг был идеальным начальником? — Нет. Комиссии кое-какие недостатки в его работе находили. Но заметьте — никакого криминала. Прежде всего, думал Крымов, надо его убедить, что убийства не было. Должно быть, тяжко осознавать, что твоего друга убили, а ты бездействуешь. Но как найти точные, нужные слова? Память услужливо выдала факт годичной давности. — На меня не так давно, Алексей Алексеевич, тоже анонимка пришла. Злоупотребляю, мол, служебным положением и хочу засадить в тюрьму совершенно невиновного человека. Федин улыбнулся: — Выходит, в подобной ситуации тоже побывали. Ну и как она вам? — Интересного мало, — признался Крымов. — Я вывел даже несложную формулу. Суть ее в том, что когда приходит анонимка, то занимаются человеком, против кого она написана. Когда приходит жалоба с подписью, порой занимаются тем, кто написал эту жалобу. — Я очень рад, что жизнь нас свела, — сказал Федин. — Я уверен, что вы прекрасно меня понимаете. Александр Иванович действительно его понимал, но оптимизма Федина не разделял. — Ну и чем закончилась ваша история? — спросил Алексей Алексеевич. — Невиновного человека суд приговорил к двенадцати годам. Правда, потом анонимка пришла и на судью. В общем, чудовищно все это — как легко замарать имя человека, как легко пишутся ложные доносы, и как легко их принимают на веру. — Вот! Вот! — Но, Алексей Алексеевич, все это квалифицировать, как убийство, нельзя. — Нет, можно, Александр Иванович! — твердо проговорил Федин. — Заметьте — вы не знаете всех обстоятельств. Эти сволочи… Извините за резкость выражений. Но они действительно сволочи — те, кто клепал на Володю. Они ведь прекрасно знали, что он — человек нездоровый и немолод уже, и во время войны получил два тяжелых ранения и контузию. Заметьте, в каком он оказался жутком положении. В течение нескольких лет был вынужден все время оправдываться за грехи, которых не совершал. Испытание клеветой не то что человек, коллективы не выдерживают. Так что это самое настоящее убийство. Крымов вздохнул: — И все же повторяю: квалифицировать это как убийство нельзя. — Выходит, это правда, — не
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (24) »